Гипнос

Я наполнялся изнутри ее растерянностью, ее страхом и слабостью. Они питали меня и развивали уверенность. Ее растерянность становилась моей собранностью. Страх — безрассудной храбростью. Слабость Элис преобразовывалась в мою силу. Если я смог превратить волшебного светлого ангела, величественную царицу, за которую я ходил проливать кровь, пусть и чужую, в трепещущего беззащитного оленёнка, я мог сделать что угодно. Я чувствовал, что мы с Элис стоим на близких друг от друга ступенях. Мы условились на том, что нам обоим нужен отдых и договорились встретиться в бюро утром. По дороге домой я видел чудовищные праздничные бесчинства — экссудат колоссального социального напряжения. Улицы топли в воплях и перебегающих бликах синих мигалок. Медицинские работники и хранители правопорядка были готовы к тому, что не смогут встретить Новый Год в спокойной обстановке, поэтому действовали радикально и оперативно. Дебоширов скручивали и увозили, пострадавших не скручивали, но тоже увозили.

Таксист был молчалив, напряжен и угрюм. Я — тоже.

Кругом творились драки, гремел салют, бились стёкла, играла музыка, переворачивались машины и шумел разгульный гвалт. Пир во время чумы. На одном из светофоров на машину обрушилась группа удолбанной молодёжи. Они орали с истерической слёзной радостью о том, что «Антифиар» спасёт нас всех. Молчаливый, напряженный и угрюмый таксист давил на кнопку сигнала монотонно и равнодушно, как будто просто для порядка и безвыходно понимая, что его действия ни к чему не приведут. Он просто выполнял свою работу в эту трудную ночь.

Я вернулся домой и лег спать, не раздевшись, и видел прекрасные сны, которых не запомнил. Это было странно и неудобно с оглядкой на то, какую роль сны играли в моем бытии, и какую роль играл я в бытии снов.

Утро было мёртвым, но солнечным. Город ползал с трудом и неохотой, как будто разбитый разочарованием. Разочарованием от того, что праздничное беснование ничего не изменило. Как будто удаленный зуб не перестал болеть. Как будто новый смеситель все равно подтекает. Как будто выстрел из дробовика в лицо лишил самоубийцу не жизни, а лица.