Гипобулия (СИ)

— Я ведь всё знал, — говорит он. — Всё, блять. — Запускает пальцы в волосы. Давит губы. Те белеют, а следы от укусов становятся ярче. — Но ничего не сделал. Я просто позволял этому происходить. Понимаешь, да? Когда я помогал тебе, — он смотрит на меня, — я помогал ему. Это всё, что я делал. И… и не потому что хотел. Извини. Потому что он предложил, сказал, что заплатит, если я буду следить за тобой.

Вот в чём дело.

Это не удивляет. Даже если Сёма заботился из-за денег, он не сделал мне ничего плохого. Наоборот. Он всегда помогал. Разве это плохо? То, о чём он говорит, – действительно кажется плохим?

— А потом… когда я узнал, что он делает, я, правда, хотел помочь тебе. Но почему-то решил сначала обговорить с ним. Не знаю. Запугать хотел, наверное. Хотел показать, что могу постоять за кого-то. Честно, не знаю, прости. Я просто это сделал и… всё испортил. И тебе, и себе. — Сёма насильно улыбался. От чувств? — Понимаешь, я сидел на наркоте какое-то время, и это плохо кончилось. И об этом он узнал. Сказал, что подставит. Будто я снова подсел. И всё. Я снова делал, что он просил. Но… потом всё становилось хуже. Я знаю, что тебе пришлось ещё хуже, чем мне, но… не знаю почему, когда я всё это вижу, когда вижу, как он избивает тебя, режет, во мне всё… всё рвётся. Я не смогу выдержать этого. Я просто хочу, чтобы это закончилось. У меня уже сил нет. Честно, всё, что мог, я сделал. Прости. Тебе это вообще не помогает…

Поэтому я не хотел, чтобы Сёма видел. Если бы он не знал, ему было бы легче.

Поэтому он решил уехать. Он поступил правильно. Так будет лучше.

Я опускаю руку.

Ему надо уходить. Не возвращаться. Забыть об этом. Забыть обо мне. Оставить… меня.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы это закончилось? — Сёма разворачивается ко мне. Его глаза красные и выглядят странно. Это может быть из-за улыбки. Натужной. Неправильной. Его лицо изменилось. На нём много эмоций. Но я ничего не могу разобрать. Всё кажется чужим и незнакомым. Насильственным. И ужасным. — Я тоже хочу… чтобы это закончилось. — Он кладёт свою руку на мою. Пальцем трогает ладонь. Мои пальцы. — Но я могу сделать только это, понимаешь? — Сёма смотрит серьёзно. — Я… не могу помочь тебе. Не могу спасти. Я, вроде как ты, его заложник. Только мне немного легче… извини. Поэтому я могу помочь закончить. Понимаешь, о чём я говорю? — его голос сошёл на шёпот.

Кажется, понимаю.

Всё закончится. Это ведь хорошо?

— Если ты согласен, я всё… подготовлю. Только нужно чуток подождать. На этой неделе выплатят зарплату. И я всё сделаю. Правда. — Он перестаёт улыбаться. Тяжело дышит. Его грудь опускается и поднимается. Он молча смотрит на меня. — Если ты этого хочешь, сожми мой палец два раза.

На самом деле, я уже давно ничего не хотел. Не хотел по-настоящему. Не хотел есть. Спать. Вставать. Не хотел помочь себе. Не хотел что-то изменить. Я не чувствовал, что могу чего-то хотеть. Но, если от этого будет легче Сёме, наверно, хочу. Вроде как по-настоящему. Чтобы это закончилось. Чтобы мы были свободны. Чтобы нас ничего не держало.

Я сжимаю его палец один раз.

Терять больше нечего. Уже давно.

Сжимаю второй.

Сёма выглядит удивлённым. Не думал, что я соглашусь. Или его удивило то, что я смог сделать это.

Он облизывает губы и улыбается. Но ненатужно. Устало. Тепло.

Я не хочу, чтобы он уходил сегодня ночью. Не хочу, чтобы оставлял меня. Поэтому не отпускаю палец. Держусь за Сёму и жду, когда он встанет и уйдёт. Но он не уходит. Сидит со мной всю ночь, а на лице – слабая улыбка. Ветхая как моё состояние.

========== 8. Семён ==========

Он слетел с катушек. Иначе его зверства не назовёшь. Раньше тоже не благие дела были, но тогда его будто бы ещё волновало, насколько он может навредить Кириллу, но сейчас – он мог его убить. В любой момент. На теле Кирилла не было живого места. Я не знал, что так можно. Что белый кусочек кожи, не заплывший кровью, будет вызывать столько страха, сколько я испытывал в дни ломки и панических атак. Те дни казались далёкой сказкой. Теперь я жил в реальности, где боль причиняли не мне, но ощущал я её как свою собственную. Будто меня избивали до серо-синего состояния, словно на моём теле было столько синяков, что повернуться больно, словно меня кромсали ножницами и резали ножом. Словно это я не мог пошевелиться после того, что случилось.

Я уже ничего не говорил Кириллу. Так ужасало его тело. Если бы выдавил из себя «всё нормально», врезал бы себе. Такое никогда не будет нормальным. Такое нельзя называть нормальным. Поэтому я трясся каждый раз, когда заходил в квартиру. Если раньше я смотрел на голого Кирилла и замечал сперму на полу, то теперь оттирал кровь отовсюду. Её не было слишком много, но малое количество пугало так же, как если бы вся квартира была залита ею.