Гипобулия (СИ)

Кажется, он запомнил, что я говорил. Но именно этому я не рад.

— Кирилл, — снова повторяю и трогаю его за плечо.

Он вздрагивает. Лица не видно, но телом напряжён.

Не хочет, чтобы я лез. Я могу уйти. Всё. Смысла здесь быть больше нет. Сам Кирилл мне это показывает, но я упёрто стою на своём:

— Ладно, если тебя всё устраивает. — Я убираю руку. — Ты ел?

Кирилл поднимает голову. Смотрит на меня. Глаза красные. Ресницы мокрые и слипшиеся.

— Нет, — у него даже получается проговорить «т» на конце.

Мне не нравится, что с ним происходит сейчас.

Закономерно неправильно.

Ему хуже, но он ведёт себя так, будто лучше.

— Хочешь что-нибудь? Я приготовлю.

Кирилл ещё смотрит, не моргает. Отказывается.

— Почему?

Снова утыкается в стену. Он не сможет сказать. Даже если у него есть ответ, он потребует слишком много слов. Или таких слов, которые мне не скажешь.

Например, теперь я могу сам. А понятно, что сам он не может.

— Это из-за?.. — я не пытаюсь разобраться. — Извини, — говорю и хватаю за руку.

Конечно, ему не хватает сил, чтобы сопротивляться. Я поворачиваю его к себе и отвожу руку. Он не успевает прикрыться. И я вижу. Красный смятый бинт. Пластыри на соске, и тоже красные. И слышу его жалкие всхлипы:

— Боль… не н… — он проглатывал все звуки.

Я не знаю, как лучше: когда он ничего не показывает и ничего не чувствует, или показывает всё и чувства в первую очередь. Не знаю, потому что я подключаюсь к нему и чувствую то же самое. Сейчас я не хочу ничего чувствовать, я почти ощущаю безразличие, но это только потому что внутри издирает, органы разрывает. Нужно как-то держаться.

Кирилл не плакал, только лепетал буквы и судорожно дышал грудью. Его рёбра поднимались и опускались, кожа натягивалась и растягивала жёлтые и фиолетовые синяки. Когда он замолчал, я похлопал его по плечу и взял бинт с перекисью.

На правой руке ниже запястья было три раны. Мелкие, похоже, сделанные ножницами. Перерезал сбоку. Я обработал их и перевязал. Под пластырями кровь растеклась и запеклась. Я прикладывал смоченный бинт, немного ждал, потом аккуратно стирал. Брал чистый бинт, снова смачивал, прикладывал и вытирал. Он отрезал ему сосок.

С виду рана небольшая, может, даже быстро заживёт, только ни одна подобная мысль не унимала дрожащие руки.

========== 7. Кирилл ==========

Он приходит чаще. Мне так кажется. Я не успеваю понимать. Не успеваю запомнить дату. Время. Не успеваю сосчитать. Он только бьёт в дверь. Орёт. Потом открывает и находит меня. Я не успеваю реагировать. Не понимаю, почему так происходит.

Ничего не успеваю.

Иногда он только бьёт. Но бьёт сильно и везде. Выкручивает запястья. Локти. Плечи. Тянет, будто хочет оторвать. Бьёт ногами в грудь и спину. Говорит, что сломает рёбра. Я жмусь, а он продолжает. Пинает как мешок. Смеётся. Плюёт в лицо. И снова бьёт. Чем больше сопротивляюсь, тем больше достаётся. Прикрываюсь руками. Он скидывает руки и давит пальцы. Не соображаю, кричу я или нет. Не понимаю, в каком положении нахожусь. Где я. Который это раз. Он бьёт в бёдра. Толкает. Я на животе. Дышу в пол. Голова кружится. Меня мутит. Он бьёт по яйцам.

Может, было бы лучше, если бы он отрезал их, как грозился. Может, что-то болело бы меньше.

Не чувствую того, что не болит. Не понимаю, что болит и где. Кажется, всё ревёт. Лицо давно мокрое. Во рту железо. А удары не прекращаются.

Иногда он вспоминает, зачем приходил раньше. И трахает. Когда я ничего не чувствую. Когда чувствую только это. Я уже не кричу. Он не просит, чтобы я стонал. Ничего не говорит. Только придавливает телом и толкается. Делает это на полу в коридоре. На кровати – она скрипит и режет уши. На кухонном столе. Кидает меня. Со стола упадают соль и перец. Солонки разбиваются. Я наступаю. Стекло застревает. Я не могу его убрать. Опять наступаю. Проталкиваю глубже. Сжимаюсь от боли и снова получаю от него. Что-то делаю не так. После ударов его шлепки не ощущаются. Или ощущаются там, где есть синяки. От них больно поворачиваться. Прижиматься к столу. Лежать и стоять.

Когда он выходит, спускает на спину.

— Лежи, — говорит, а я только висну на столе.

Тело горячее и мокрое. Губы и глаза сухие.

Слышу шум металла. Не пытаюсь разобрать.

Он возвращается. Кладёт руку на спину, прижимает что-то тонкое. Выводит им. Только потом понимаю, что он взял нож. Чувствую, как он движется, но не чувствую боли. Ещё чувствую, как стекает кровь. Ползёт по спине и ноге.

Сёма почти не заходит. Я рад этому.

Рад? Это хорошо, так я думаю. Он не видит. Ведь, когда видит, ничего хорошего не случается. Я хочу, чтобы он ушёл. Не приходил. Хочу, чтобы хотя бы он этого не видел. И он много чего не видит. Это хорошо.

Наверно, я действительно рад.

***

Когда он приходит в следующий раз, дверь не закрывает. Она полностью открыта. Из подъезда тянет ветер. Почему-то это волнует больше того, что он пришёл. Но я не иду. Не закрываю. Стою перед ним. И жду, что он сделает. Смотрю на дверь и боюсь, что появится Сёма. Открываю губы, но не говорю.