Гипотеза симуляции

Но все же рука, ее рука, казалась отчего-то такой чужой. В детстве девочка придумала себе странную игру «мое – не мое» Правила заключались в том, чтобы смотреть на части своего тела, как на что-то чужое, отстраненное.

«Так на что похожа моя рука? На хищный инопланетный цветок, на крадущегося краба, на затаившегося паука, на лицехвата из старого фантастического фильма? Нет, нужно придумать что-то не такое агрессивное, – вспомнились предписания доктора Нейковича. – Не такое агрессивное, а как?»

Откуда ей вызволить что-то светлое и возвышенное, если внутри все давно перегорело? То же, что еще тлеет тихо и беззлобно, заглушено транквилизаторами.

А вот на руке уже что-то явно чужое. Тут уже не игра, и фантазии никакой не надо. На правом предплечье тонкая телесного цвета полоска – тревожный пластырь. Это только сейчас она телесного цвета, а может стать вдруг синей или ярко-красной. Тогда жди ребят из Полиции мысли!

У Полиции мысли имелось официальное название: Служба упреждающего обеспечения толерантности и общественного согласия, но в просторечии все называли ее полицией мысли, или мыслеполом. Задачей мыслепола было выявить очаги эмоциональной напряженности в обществе и вовремя их ликвидировать. Начинали они с примитива: автоматического анализа звуковых и текстовых сообщений, частной переписки и переговоров. Потом брали под контроль и проводили профилактическую работу с недовольным контингентом: потенциальными преступниками. Со временем систему удалось значительно усовершенствовать. Людям стали вживлять комплексы беспроводных датчиков. Принудительной процедуре подвергались все, кто поставлен на учет или попросту вызывали хоть малейшие подозрения, кого могли посчитать потенциально проблемным членом общества. А причиной этому мог послужить даже вполне безобидный проступок. Стало возможным контролировать эмоциональный фон по множеству параметров. Самыми эффективными оказались датчики уровня стрессовых гормонов в организме. Стоит чуть смениться настроению – изменится гормональный фон. А при сильном волнении, когда фон превысит некий порог, тревожный сигнал побежит от датчиков по беспроводной сети в систему эмоционального контроля мыслепола.

Снимать пластырь нельзя, иначе сразу снова заберут на принудительное лечение. Нагрянут дюжие ребята в форме, вскроют двери, лихо скрутят, а если начнешь сопротивляться, так и шмальнут успокоительным, как взбесившуюся собаку. А потом очнешься прямо в депривационной камере, в теплой густой жиже. Голая, обездвиженная и беззащитная, напичканная транквилизаторами, как рождественский гусь яблоками. Второй раз такого Фэй точно не переживет.

Нет, только не это! Она продержалась уже почти два месяца после того раза. И когда уже ее снимут с учета? А сколько еще ждать, пока не говорят, сволочи. Сволочи!

Темная ненависть к полиции мысли заклубилась в душе. Пластырь на глазах стал желтеть, потом стал уже почти оранжевым.

«Надо срочно успокоиться!»

Фэй схватила со стола одну из коробочек, вытряхнула на ладонь таблетку, отправила в рот и скорее запила чем-то из первого попавшегося стакана. Агрессивная злоба стала понемногу гаснуть.

Фэй голосом приказала раздвинуть и поднять жалюзи. За окном показался идиллический пейзаж с голубым небом, альпийскими лугами и горными вершинами вдалеке. Неисправная голограмма чуть сбивалась и подрагивала. Давно надо было вызвать робота–ремонтника, но у Фэй никак не хватало сил собраться и сделать это. Все более раздражаясь от мелькания перед глазами, она приказала выключить видовое окно с имитацией природы. За стеклом возникла повседневная реальность. Коробки жилых высоток спального района были серыми и безликими. На разных уровнях их пересекали скоростные современные мосты-магистрали с бесконечно несущимися потоками транспорта.

Над городом нависали серые тяжелые тучи.

Фэй, как обычно после утреннего пробуждения, прошлепала босыми ступнями по липкому немытому линолеуму в узкую душевую кабинку. Там на нее, смывая ночной кошмар, вылилась стандартная порция тепловатой ароматизированной воды. Та имела искусственный запах хвои. Горячий воздух из нескольких форсунок обдул насухо тело. На душе стало чуть менее тоскливо. Безликий синтезированный голос назвал стоимость утреннего потребления воды, воздуха и тепла. Фэй едва обратила внимание на это – счета оплачивал отец, даже после ссоры. Он всегда брал на себя заботу о дочери, обещая, что даст ей жить самостоятельно, только когда она “встанет на ноги”. Гибель матери отдалила этот момент на неопределенный срок.

В рум-боксе один из углов был выделен под кухню. По голосовой команде в стене открылся встроенный холодильник. Индикаторы мигали красным. Продукты, хранившиеся там, были давно просрочены. После истечения срока годности в продуктах разложились красители и стабилизаторы, и от прежних аппетитных и красочных колбас, сосисок и сыров остались лишь куски серой массы.

“Теперь они похожи на…”

Фантазия подбрасывала совершенно дикие сравнения. И каждое последующее все менее аппетитным.