Гитлер и Габсбурги

Первым делом Гитлер объявил, что государства Чехословакия больше не существует, а потом осмотрел город с высоты тысячелетнего Пражского града. Древние королевства Богемии и Моравии он объявил протекторатами Германии. Ночью он спал в кровати Томаша Масарика, а через два дня улетел в Вену и снова остановился в отеле «Империал»[734]. Исчезновение единственной в Центральной Европе подлинной демократии официальные круги встретили глухим молчанием. Руководители Англии и Франции надеялись, что, пожертвовав Чехословакией, можно будет избежать войны[735]. Отто Габсбург не смолчал. Его гневная отповедь появилась в журнале Time: «Я решительно осуждаю грубую силу, с которой Германия подчинила себе Богемию и Моравию. Я осуждаю военную оккупацию Словакии германской армией»[736]. Центральная Европа поняла, что теперь о мире можно забыть. Церкви в соседних Польше и Румынии заполнили люди, а правительства этих стран начали готовиться к войне.

Через четыре дня после захвата Судетской области президент Эдуард Бенеш подал в отставку. Чехословакия переживала тяжелейший в своей двадцатилетней истории кризис, а он заявил: «Я остаюсь тем, чем был всегда: убежденным демократом. Именно поэтому я ухожу. Глубоко убежден: лучше не мешать новому созвездию, которое восходит сейчас над Европой»[737]. Бенеш попросил министров выполнять свои обязанности и оставаться на постах. Его сменил Эмиль Гаха, человек слабого здоровья, которого еще раньше, после встречи с Германом Герингом, сразил сердечный приступ. С пепельно-серым лицом, похожим на маску смерти, он умолял сограждан покориться судьбе. Из пражских громкоговорителей на горожан лились уговоры спокойно заниматься своими делами и быть «хорошими чехами и хорошими немцами»[738].

София Гогенберг Ностиц-Ринек была и австрийкой, и чешкой, но Адольф Гитлер повелел, чтобы и она, и ее семья теперь стали немцами. В один миг у нее отобрали и прошлое, и будущее. Второй раз она ощутила сиротство: в 1914 г. убили ее родителей, а в 1938-м украли национальность и страну[739].

Гестаповцы, не теряя времени, нагрянули в дом дочери Франца-Фердинанда. Особняк Ностиц-Ринеков обыскали от чердака до подвала, а четырех детей поместили под домашний арест. Софию и Фрица увезли в солидное здание банка на противоположном конце Праги, приспособленное под штаб-квартиру гитлеровской тайной полиции. Допрос шел несколько часов, но Фриц, стойкий сорокапятилетний отставной офицер Австрийской императорской армии, доказал свою несгибаемость. София тоже не дала себя запугать. Она, не дрогнув в Берлине, не оробела и в Праге. В конце концов мужа и жену отпустили, но теперь гестапо не спускало с них глаз.

Американский дипломат Джордж Кеннан писал, что чехи оказались перед выбором: сотрудничать со злом или совершить геройское самоубийство[740]. Гестапо вернулось в дом Ностиц-Ринеков и предложило Софии и Фрицу почти то же самое. Фрица позвали в его собственную библиотеку и объявили: или он поступает в силы местной самообороны вермахта, или в гестапо. Альтернативой и для него, и для семьи было тюремное заключение[741].

Покойный отец Фрица был верным гражданином Чехословакии, но одновременно и главой всех судетских чехов немецкого происхождения. Привлечение его сына к работе с нацистами стало бы популярной мерой в Судетской области, поставило бы его в подчиненное положение и под самое пристальное наблюдение. Это была горестная капитуляция. Как только Фриц вступил в силы самообороны вермахта, он сам, София и вся их семья стали ценными заложниками[742].

Чехи, которые сумели уехать, подкупить чиновников и вырваться из страны, перебраться через занесенные снегом поля и горные перевалы, обрекали на тюремное заключение и гибель родных и знакомых, оставшихся в стране. У Йозефа Корбела, чешского дипломата, бежавшего с женой и дочерью, двадцать пять членов семьи были арестованы и погибли в концентрационных лагерях[743]. Его дочь Мадлен Олбрайт стала первой женщиной в истории США, занявшей пост государственного секретаря.

София поддержала мужа в этой сделке с дьяволом, надеясь на спасение Макса и Эрнста. Она тут же списалась с Генрихом Гиммлером и потребовала, чтобы братьев освободили из Дахау под ручательство ее мужа. После долгих проволочек ей сообщили, что Гитлер и Геринг наложили вето на ее обращение, а Эрнста к тому же назвали «осквернителем нацистской символики»[744].

Прагу как будто поместили в чистилище. Страх, немота, преследования и самоубийства стали обычными приметами жизни. Объявленных негражданами евреев и цыган тысячами отправляли в Терезиенштадт, старинную судетскую крепость, названную в честь одной из габсбургских императриц. Там встретил свой конец убийца Франца-Фердинанда. Десять тысяч детей навсегда исчезли за ее воротами[745].