Гитлер: мировоззрение революционера

Конфликт между Сталиным и Троцким в 1929–1930 гг. Гитлер оценил как некое «демонстративное» сражение. Однако начавшийся 23 января 1937 г. процесс над Георгием Пятаковым, Карлом Радеком и другими «троцкистскими предателями» он уже рассматривал как одно из проявлений борьбы Сталина с «евреями». Геббельс отметил в своем дневнике 25 января 1937 г. следующее: «В Москве снова показательный процесс. На этот раз вновь исключительно над евреями. Радек и др. Фюрер все еще сомневается, нет ли скрытой антисемитской тенденции. Может быть, Сталин собирается все-таки извести всех евреев. У военных тоже, говорят, сильны антисемитские настроения»[1893].

Однако самое позднее в конце 1939 г. Гитлер, как мы уже говорили, с очевидностью пересмотрел свой тезис о «еврейском большевизме». Хильгрубер, правда, указывает, что в своих публичных выступлениях Гитлер продолжал придерживаться формулы «еврейского большевизма»[1894]; тем не менее это отнюдь не доказывает, что Гитлер переменил свое мнение. Во всех публичных выступлениях Гитлера следует неизменно учитывать преследовавшиеся им пропагандистские цели. Как показывают к тому же многочисленные другие примеры (например, его отношение к франкистской Испании, к итальянскому фашизму или к немецким социал-демократам и коммунистам[1895]), нередко между публичными и частными высказываниями Гитлера наблюдались существенные расхождения. А то, что он и дальше в своих речах поддерживал тезис о «еврейском большевизме», вовсе не свидетельствует о том, что он сам так думал.

Эта пропагандистская стратегия в гораздо большей мере соответствовала принципу, который он сформулировал уже в «Майн кампф»: «Вообще, искусство всех по-настоящему великих вождей народов состоит во все времена прежде всего в том, чтобы не распылять внимание народа, а всегда концентрировать его на одном единственном противнике. Чем более последовательным будет это проявление воли народа к борьбе, тем сильнее будет магнетическая притягательность движения и тем сильнее будет сила удара. Гениальность великого руководителя включает в себя то, что он всегда умеет представить даже располагающихся далеко друг от друга противников всегда как принадлежащих только к одной категории, потому что распознание различных врагов слабоватыми и неуверенными в себе характерами слишком легко приводит к возникновению сомнений в собственных правах»[1896].

Гитлер по-настоящему боролся с двумя различными противниками — с западными демократиями и с коммунистическим Советским Союзом. Поэтому было необходимо найти какой-то «общий знаменатель», который позволил бы представить обоих этих врагов как «принадлежащих к одной категории». И здесь оказался удобным постулат о близнецах-братьях — «еврейском большевизме» и «еврейском капитализме», — который Гитлер использовал в пропагандистских целях еще до прихода к власти.

Какие же выводы напрашиваются из того предположения, что Гитлер пересмотрел свой тезис о «еврейском большевизме»? Уильям Kapp, один из немногих историков, констатировавших «идеологическую переоценку» большевизма Гитлером, полагает: «Описанный выше эпизод бросает по крайней мере некоторую тень сомнения на гипотезу о том, что Гитлер в 1939–1941 гг. неизменно и последовательно преследовал одну и ту же старую идеологическую цель».

Нападение на Россию было будто бы в меньшей степени выражением «неослабного намерения покорить и обрести „жизненное пространство“, а скорее спонтанной реакцией на новую ситуацию, создавшую угрозу стратегическим и экономическим интересам Германии на Балканах»[1897].

Следовательно, встает вопрос о том, доминировали или нет «краткосрочные» военно-стратегические мотивы диктатора над его «долгосрочными», программно обусловленными целевыми установками. Бесспорно, оба эти компонента сыграли важную роль в принятии Гитлером решения о нападении на СССР. Релятивизация Карром программного компонента могла бы быть убедительной лишь в том случае, если бы Гитлер обосновывал свою цель приобретения «жизненного пространства» в России главным образом своими расово-идеологическими идеями. Однако если мы глубже проанализируем вопрос, почему Гитлер хотел захватить «новое жизненное пространство» в России и как он обосновывал эту претензию, то окажется, что даже в плане долгосрочных целевых установок Гитлера экономические соображения стояли на первом месте[1898].