Юрген В. Фальтер
СВОБОДА ОТ ОЦЕНОЧНЫХ СУЖДЕНИЙ КАК ВЫЗОВ ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЙ О ГИТЛЕРЕ И НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМЕ
В начале стоит слово, которое прямо-таки приглашает к смешению понятий: история. История — это, по смыслу слова, прежде всего то, что где-то и когда-то произошло, в семье, в стране, в мире; следовательно, история — это все, что является прошлым. Занятие тем, что было и как было, — это, по логике вещей, нечто иное, чем само то, что происходило; речь идет не об истории, а об изучении истории. Примечательно, что предмет «история» относится к тем немногим университетским дисциплинам, которые понятийно отождествляют предмет и занятие им. В то время как занимающиеся в университетах немецким или французским языком, немецкой или французской литературой, преподают или изучают германистику или романистику, а систематически изучающие социальную жизнь занимаются социологией или социальными исследованиями, а не социальным, во многих университетах изучают просто историю, что и я сам в 60-е годы прошлого столетия делал в Гейдельберге и Берлине. Во многих вузах до сих пор можно встретить «семинар по средневековой истории», «институт новой и новейшей истории» или учиться на «кафедре восточноевропейской истории». В школе на базовых или продвинутых уровнях действительно учат историю, поскольку здесь приобретают знания об истории Баварии, Германии или Европы.
Но в университете изучают, строго говоря, не историю, а историческую науку, т. е. учатся систематически и с помощью критической методологии заниматься прошлым и рассматривать различные авторитетные точки зрения. Был ли Гитлер по своей самоидентификации скорее революционером или фактически реакционером? Был ли национал-социализм, подобно советскому коммунизму, идеологией, посвятившей себя модернизации общества, или скорее попыткой повернуть колесо истории вспять и вернуться в романтически приукрашенное досовременное аграрное общество? Передача чисто фактического материала, как в школе, здесь является скорее второстепенной, наличие исторических знаний подразумевается. То, что некоторые научно-исторические институты традиционно носят другие наименования и называют себя «семинарами по новой истории», не свидетельствует в свете этих соображений о точности словоупотребления.
Понятийное отождествление занятия предметом и самого предмета, возможно, помогает понять, что одновременно рассматриваешь себя самого как часть происходящего, которое ты изучаешь, и считать, что уже по этой самой причине, в отличие от физики или химии, математики или астрономии, ты не в состоянии рассматривать предмет объективно, в какой-то мере со стороны. Но разве это не касается и медика, биолога, антрополога или специалиста по социально-экономической географии? Разве сами они не часть изучаемого ими предмета? И тем не менее их считают способными исследовать свои предметы объективно, т. е. независимо от личности отдельного исследователя.
Фактически историческая наука отличается от этих дисциплин меньше, чем многие полагают. Поскольку историку важно описать, что, когда, как и где произошло и каковы были причины определенных исторических событий, историческая наука, бесспорно, относится к эмпирическим наукам. Она не является ни аналитической наукой, как математика или логика, ни наукой, ставящей перед собой практические цели, как инженерные науки или социальная педагогика. И уж вовсе она не является судьей или адвокатом в мантии науки. Как наука, базирующаяся на опыте, она столь же мало может быть таковой, сколь и указателем пути в лучшее будущее. Ее методы и выводы для этого не годятся. Можно повторить за Леопольдом фон Ранке: «Истории отвели функцию судить прошлое, поучать окружающий мир на пользу будущих лет. Нынешняя попытка не притязает на столь высокие функции. Она лишь хочет показать, как это, собственно говоря, было». Цель