После появления книга была встречена в профессиональной среде весьма положительно. Однако последовала и критика, в которой явно или подспудно обозначился упрек, что сделанные в его диссертации выводы ведут — хотя и непреднамеренно — к преуменьшению серьезности этого наихудшего преступника в истории. Схожие аргументы были, кстати, направлены и против попыток историцизации национал-социализма, как того требовал бывший директор уважаемого Института современной истории Мартин Бросцат. Я думаю, что большая часть этой критики, основанной на мировоззренческих и общепедагогических мотивах (не хочется, чтобы нас неправильно поняли: критики, основанной на вполне достойных мотивах), базируется на фундаментальном непонимании задачи науки, в том числе науки исторической. При этом Леопольд фон Ранке так сформулировал задачу историка: «понять, что было». Однако оценочные суждения и предубеждения не ведут к пониманию того, что было или что есть. Наоборот. Они создают помехи для процесса познания. Ибо оценочные суждения — имеются в виду высказывания о том, что тот, кто их выносит, воспринимает как хорошие или плохие в моральном отношении, — говорят, правда, кое-что о том, кто их выносит или записывает, но не говорят ничего о предмете, который он оценивает. Предметы исследований, в том числе исторических и социологических, не носят подлежащие оценке качества внутри себя, а приобретают их лишь за счет того, что их оценивают снаружи, делают предметом оценочных суждений.
Это означает, если довести мысль до конца, что отвращению исследователя к бесчеловечности деяний и представлений Адольфа Гитлера не место в когнитивных высказываниях об этом человеке. Такими оценочными суждениями можно было, по мнению Цительманна, пренебречь еще и потому, что он придерживался мнения, согласно которому моральный приговор Гитлеру и без того вынесен, так что излишне постоянно выражать в тексте свое отвращение.
Поскольку, однако, по-прежнему существует много недоразумений по поводу требования свободы от оценочных суждений и обоснования этого требования, и так как, насколько я знаю, по этому вопросу в исторической науке не состоялись серьезные, уходящие в глубину, дебаты с той аналитической ясностью, которая отличает соответствующую дискуссию в теории науки и в общественных науках, и так как они не состоялись и в так называемом споре историков[2020], ниже мы остановимся подробнее на этом аспекте научного труда. Целью является обоснование того, почему оценочным суждениям не место в системах высказываний эмпирических наук, разве что эти суждения являются предметом исследования, но не в форме высказываний исследователя[2021].
С этой целью я хочу прежде всего реконструировать возможные аргументы, которые явно или по умолчанию выдвигаются против требования свободы от оценочных суждений. Требование свободы от оценочных суждений, гласит распространенный тезис, не может быть выполнено, поскольку то, что изучает исследователь, каким-то образом затрагивает его самого. Нейтральность и эмоциональная бесстрастность естествоиспытателя не могут быть достигнуты в исторической науке. Кроме того, попытка действовать без оценочных суждений в тенденции искажает предмет исследования, поскольку последний сам не является оценочно нейтральным, а представляет собой неразрывную связь фактов и ценностей. К тому же каждая форма историографии с необходимостью основана на ценностных решениях, поскольку без явного критерия ценностей не существует и значимых критериев для исследования.
Исторические вещи, продолжается эта аргументация, просто по своей сути не являются нейтральными, а есть предмет неприятия и согласия и содержат внутреннюю претензию на то, чтобы оцениваться в категориях добра и зла. Кто этого не делает, понимает их не как то, чем они неизбежно являются, а именно эмпирическими феноменами с присущими им ценностными качествами. Не учитывать эти ценностные качества означает неизбежно пройти мимо сути исторических предметов.