Гитлер: мировоззрение революционера

Прежде всего это касалось момента революции, который Гитлер считал неподходящим. Так, в одной статье он критиковал то, что революцию в Германии «развязали» именно в тот момент, «когда нас могло спасти только больше единства»[337]. В конце апреля 1921 г. он писал в одной из статей, что «ударили как раз тогда, когда одного лишь момента было достаточно, чтобы уничтожить Германию»[338]. Эта критика, «плохо выбранный момент»[339], то и дело встречается в речах Гитлера[340]. Он считал, что «уже момент, когда разразилась эта революция… [не был] государственной изменой, но в этом моменте заключается измена родине»[341].

Эта критика направлена, таким образом, не против революции как таковой, а против того, что она проводилась в тяжелой в военном отношении ситуации. Правда, Гитлер противоречит сам себе, когда, с другой стороны, часто заявляет, что и в этот момент революция была вполне возможной и оправданной, если бы она усилила национальное сопротивление, вместо того чтобы привести к «обезоруживанию» Германии. Еще 20 февраля 1921 г. он сказал: «Если уж у старого правительства не было сил вселить в армию дух, необходимый, чтобы предотвратить несчастье в тяжелейший для отечества час, то пусть оно провалится в тартарары. Но тогда у этой революции с самого начала была огромная задача. <…> Как свободная сила, она должна была выплеснуться на фронт и вколачивать сотням тысяч последовательно, непрестанно, снова и снова только одну мысль: вы не имеете права отступать, старая власть свергнута, ни одна воля не решает в Германии больше, чем воля народа, но эта воля останется только тогда, когда вы сохраните вашему народу свободу. Чего бы вы ни ожидали от этой революции, это произойдет, если вы оставите вашему народу возможность свободного самоопределения. Из любви к народу мы разрушили старую власть, из еще большей любви мы хотим защищать новую свободу»[342]. Или 24 мая 1921 г. на собрании НСДАП: «Что сделали бы германская революция и ее люди? Если было убеждение, что существующая форма государства утратила право на существование, то после введения новой — туда, на фронт, призвали бы войска к национальной обороне, а народ к последнему сопротивлению; заключили бы почетный мир и занялись тем, чтобы улучшать то, что надо было улучшить»[343]. Если бы переворот ноября 1918 г. замышлялся серьезно, то надо было организовать «борьбу с капиталистическим Западом», чтобы защищать новую социальную Германию[344]. У республики была бы обязанность вновь призвать немецкий народ к национальному сопротивлению[345]. «Если бы республика в день ее основания воскликнула: „Немцы, собирайтесь, к сопротивлению! Отечество, республика ждет от вас, что вы будете бороться за них до последнего вздоха“, то миллионы, которые сегодня ваши враги, были бы фанатичными республиканцами. Сегодня они враги республики не из-за республики как таковой, а потому, что эта республика была основана одновременно с германским унижением»[346].

В своих речах и статьях Гитлер часто сравнивал Ноябрьскую революцию с провозглашением Третьей республики во Франции в 1870 г., которую он приводил в качестве модели и положительного примера для — по его мнению, вполне возможной и легитимной — германской революции[347]. В речи перед Народным судом после провалившегося путча 8–9 ноября 1923 г. он объяснил, что было бы задачей революции: «Так же, как в 1870 году французская революция не смогла спасти французский народ, но спасла честь, она должна была бы спасти честь „немецкой нации, даже если бы Германия была потеряна. Если бы тогда господин Фритц Эберт, господин Шейдеманн и господин Барт и все остальные заявили: „немецкий народ, при нынешнем правлении ты проиграешь войну, так дело не пойдет, теперь мы хотим быть свободными!“; если бы они одновременно заявили: „немецкий народ, эту свободу ты теперь должен для себя и сохранить, весь мир сражается против тебя, поднимайся на защиту!“ <…>…тогда, поверьте мне, мои влиятельные господа: республика была бы сегодня прочной, и ни один из нас не поднял бы на нее руку»[348].