Хотя в конце 1938 г. Тьюрмер все еще жил в «Гегель Хаусе», берлинском общежитии для иностранных студентов, он съездил в Мюнхен, чтобы посмотреть на ежегодное нацистское отмечание «9 ноября» – памяти Пивного путча 1923 г., когда убили шестнадцать участников движения. Прибыв в город, Тьюрмер познакомился с молодым американским миссионером, владевшим хорошим немецким и уговорившим какого-то эсэсовца пустить их двоих на VIP-трибуну, чтобы посмотреть на церемонию поминания «мучеников». (Эсэсовец не знал, что американец был миссионером.)В результате Тьюрмер прекрасно видел всю процессию из виднейших нацистов, включая Геббельса, Гесса, Гиммлера, Геринга и Гитлера.
«Они все шли неплотно и были окружены коричневорубашечниками. Но Гитлер, их Вождь, шел чуточку отдельно, – написал Тьюрмер в своих неопубликованных мемуарах. – Его осанка, походка, «руль», как выражаются моряки про нос, были совершенно непримечательными. Если бы я не знал, кого высматривать, я не заметил бы его беглым взглядом среди остальных. Сама же церемония была торжественно-печальной и, наверное, трогательной, с точки зрения верующих. Перед руководителями несли «окровавленное знамя». Как отмечал Тьюрмер, «само построение процессии напоминало момент, когда служитель проносит крест в неф церкви». Примерно через каждые пятьдесят метров на пути шествия был поставлен яркий красный временный обелиск шестиметровой высоты, на котором значилось имя одного из «павших». Когда все дошли до Кёнигсплац, то там уже стояли сотни неподвижных эсэсовцев вокруг двух белых каменных мавзолеев, в каждом из которых находилось восемь бронзовых гробов. Ведущий церемонию по очереди называл имена на этих гробах, и эсэсовцы в унисон отвечали «Здесь!». В конце церемонии заиграли «Песню Хорста Весселя», нацистский гимн, который, по словам Тьюрмера, «просто за душу брал». В ней были и такие слова:
По окончании церемонии Тьюрмер купил себе билет в третий класс и сел на ночной поезд в Берлин, положив велосипед в багажный вагон. В пути он заснул и поэтому понятия не имел, что происходило в это время по стране. Прибыв в столицу, он снова сел на велосипед и поехал от вокзала к «Гегель Хаусу», надеясь успеть вовремя к дешевому завтраку. Внезапно он услышал «удар и дребезг разбитого стекла». Нажав на ручной тормоз, он пригляделся к разбитой витрине впереди. Еще того не зная, он увидел следы того, что потом назвали «Хрустальной ночью». Хотя большая часть погромов случилась ранним утром, он увидел громил с нацистскими нашивками, которые продолжали бить витрины; в глубине магазина кто-то ломал на части рояль. Он увидел, как из другого окна вылетела пишущая машинка, упавшая на Унтер-ден-Линден – «один из знаменитейших бульваров Западной Европы».
После короткой остановки в «Гегель Хаусе» Тьюрмер и еще один голландский студент отправились покататься на велосипедах по городу и посмотреть, что еще происходит. На одной улице они заметили дым, поднимавшийся над горящей синагогой, но не рискнули приблизиться, опасаясь, что их арестуют. «Я видел, был свидетелем невероятного безумства… многократно умноженная сила, которую я видел на нацистских торжествах, – писал он. – Это была мощь. Это была ярость». Поскольку имена евреев – владельцев магазинов писались белой краской на витрине у входа, их было легко заметить. Тьюрмер заметил магазин с новой вывеской, где указывалось, что магазин собирается купить представитель арийской расы. Позже в тот день вывеску заменили и теперь она гласила, что магазин уже куплен представителем арийской расы. Смысл был понятен: громить этот магазин теперь нельзя.
Тьюрмер и еще один студент из Англии захотели увидеть как можно больше, так что они сели на автобусы и отправились в другие районы города. Они останавливались посмотреть на происходящее, а вот местные делали ровно противоположное. «Они ходят по улицам и просто смотрят перед собой, делая вид, будто не в курсе, что происходит», – сказал он. К середине дня, впрочем, люди перестали делать вид, что все в порядке: толпа прямо смотрела на множество разоренных еврейских магазинов. Часть людей, в основном мальчики-подростки, но иногда и взрослые, продолжали бить витрины. Полицейских было почти не видно. Как заметил Тьюрмер, «а те, что появлялись, непривычно держались в стороне от событий: им явно дали приказ не мешать разбушевавшимся коричневорубашечникам».
Тьюрмер предложил два возможных объяснения отсутствия любого противодействия этому буйству антисемитизма: большая часть немцев к тому времени или «уверовала» в нацистскую идеологию, или опасалась как-либо высказываться. «К осени 1938 г. все уже знали, что бывает с противниками режима», – писал он.