Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

Расселу это еще раз всерьез напомнило, что не все немцы маршируют строем вслед за Гитлером. Перед своим отъездом три дня спустя он попрощался с длинным списком своих знакомых, которыми обзавелся за три года пребывания в Берлине, – это были «американцы, немцы, нацисты, антинацисты, богатые, бедные, интеллектуалы, бродяги», как перечислял он сам. Когда он добрался до Инсбрука, его вызвали в штаб-квартиру гестапо, официально – проверить документы на машину. Машину его тоже обыскали, рукопись разворошили – но она осталась цела.

Он поехал в Италию. На границе очень дружелюбный сотрудник таможни поставил штамп у него в паспорте.

– Что ж вы уезжаете из Германии, молодой человек? Вам же понравилось у нас в стране, не так ли?

Когда Рассел машинально подтвердил это, таможенник добавил:

– Вернетесь к нам, как наступит мир?

Для молодого человека с Миссисипи Германия казалась интересной и порой весьма приятной, но Рассел с трудом представлял себе мир на это континенте в ближайшем будущем. Еще в Берлине, сидя в машине со своей девушкой, он сделал вывод, что Гитлер «пошел дорогой, на которой повернуть назад невозможно». Въезжая в Италию, он оглянулся на крутые холмы за своей спиной – но у него не было никаких иллюзий. «Отсюда не видно ни оружия, ни зданий, ни солдат, – писал он. – Но я-то знаю, что там леса кишат солдатами и щерятся оружием».

Многие американские официальные лица пришли примерно к тому же выводу еще до оккупации немцами Дании и Норвегии. Но у находившихся в США еще хватало иллюзий насчет Германии, особенно когда речь шла о надежде, что недовольство внутри страны из-за нехватки продовольствия приведет к свержению гитлеровского режима и ограничит его военные возможности. Джейкоб Бим приезжал в Вашингтон в первую зиму войны и отмечал после этого, что стал практически парией там из-за того, что объяснял: Германия стала слишком сильна. «Последнее, что было интересно правящим кругам Вашингтона, – это правда о том, что в руках Гитлера оказалась самая эффективная в мире военная машина», – сделал вывод его друг Джозеф Харш. Молодой дипломат говорил Харшу и другим американским журналистам, что тем не удалось донести до читающей публики масштаб ужасающей мощи Германии. «Джейк Бим обнаружил, что его начали считать защитником нацизма, когда он говорил людям в Вашингтоне, что немецкие танки без масла и смазки не становятся быстро небоеспособными», – добавлял Харш.

Как и Трумэн Смит, военный атташе, в последний раз работавший в Берлине до апреля 1939 г. и отсылавший на родину массу очень информативных отчетов о стремительной милитаризации Германии, Бим обнаружил, что плохие новости вызывают подозрения относительно мотивов принесшего их гонца.

Когда-то в 1922 г. Смит стал первым американским дипломатом, общавшимся с Гитлером. В начале марта 1940 г. заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес стал последним, кто сделал то же самое. Он отправился в Европу, по его словам, для выяснения ситуации, без права вести переговоры – и, что еще важнее, без права угрожать применением силы, если Гитлер не отступится от своих планов. «Отвлечь Гитлера от его цели могло лишь одно: точное знание, что сила Соединенных Штатов будет направлена против Германии, если он попытается и дальше захватывать мир силой», – написал в своих мемуарах Уэллес. Столкнувшись с сильным давлением изоляционистов, требовавших не ввязываться в войну в Европе, администрация Рузвельта не собиралась позволить своему послу делать какие-то подобные намеки.