– Однажды вы увидите, кто построил больше всего самых лучших самолетов.
Когда американцы спросили, отчего немецкие самолеты атакуют только британские корабли, Геринг ответил, что это весьма важные цели и что «это хорошая тренировка».
– Вы собираетесь бомбить порты противника? – настаивали американцы.
– Мы же гуманисты, – ответил Геринг.
Ширер с остальными не выдержали и рассмеялись.
– Нечего смеяться, – укоризненно сказал Геринг. – Я серьезно. Я – гуманист.
В менее официальных обстоятельствах американцы в Берлине с удивлением порой обнаруживали военный юмор. Харш, новичок из
Как уяснили американские журналисты и дипломаты, многие немцы также слушали иностранные радиостанции, хотя это было строго запрещено. По оценкам Рассела, этим втайне занималось 60–70 процентов людей, и он также заметил, что в магазинах в первую неделю войны оказались распроданы все наушники для радио. Хотя его оценки, возможно, были завышены, он все же общался со многими немцами, обиняком выражавшими сомнения относительно Гитлера и войны – и поэтому не спешил делать скоропалительных выводов о народных настроениях.
«Если США вступят в войну, то я хочу продолжать помнить кое о чем, – писал он. – В Германии миллионы немцев не согласны с политикой своего руководства. И есть еще миллионы простых людей, которые верят именно в то, что руководство страны им говорит – особенно если оно повторяет это изо дня в день. Я не хочу ослепнуть от ненависти и забыть про это». Кеннан тоже писал нечто подобное. «Было трудно присоединиться к хору американской прессы и вашингтонским чиновникам, представлявшим немецкий народ толпой нечеловеческих монстров, сплотившихся за спиной Гитлера и с демоническим энтузиазмом рвущихся разрушать и порабощать всю Европу», – писал он в мемуарах. Даже Ширер, не склонный к снисходительности, был очень рад одной случайной встрече с немцем, проявившим то самое свободное мышление, что недавно процветало в стране. В январе 1940 г. он встретился в Берлине с одной женщиной, чтобы передать посылки от её родственников за границей. Ширер описывал её как «самую умную немку, которую я встречал за долгие годы». Она выражала недовольство готовностью своих соотечественников рабски следовать за нацистскими властями, представлявшими те варварские импульсы, что всегда были готовы проявиться. Она видела, что власть идет к уничтожению западной цивилизации и её ценностей, несмотря на весь тот вклад, который множество немцев внесло в её развитие.
Как она объяснила Ширеру, это путь к саморазрушению, результат нежелания или неспособности её соотечественников самостоятельно думать и действовать.
– Немец считает себя хорошим и умершим не зря, если стоит перед красным светофором, переходя только на зеленый свет, – даже когда прекрасно видит, что на него несется и вот-вот раздавит грузовик, правил дорожного движения не соблюдающий.
Американские дипломаты и корреспонденты продолжали жить, по выражению Рассела, «на нашем острове посреди Берлина в изоляции». Бензин сотрудникам посольства выдавали ограниченно, и он связывал это не столько с дефицитом военного времени, сколько с желанием нацистов ограничить разъезды американцев на своей территории. Власти также прослушивали все их телефоны и даже не особо скрывали это от американцев, так как благодаря этому те были осторожнее в общении с немцами.
Пайки для населения становились все жестче, исчезло все, от туалетной бумаги до шнурков, магазины все чаще выставляли у себя таблички «товар с витрины не продается». Но большинство американцев жило в параллельном мире. В 1939 г. на День благодарения, когда шел уже третий месяц войны, старший дипломат посольства Кирк пригласил в Берлине часть своих соотечественников на обычный обед. «Примерно сотня голодных американцев рванула к нескольким индейкам, выставленным на стол в буфете», – писал у себя в дневнике Ширер.
Потом этот журналист CBS отправился на обед в гости к Дороти и Фреду Ойшнерам – последний был менеджером