Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

Но советская столица в конце концов устояла, потому что Гитлер наделал еще больше ошибок, не прислушавшись к своим генералам, советовавших ему скорее двигаться прямо к Москве. Он вместо этого приказал отвлечься на южное направление и занять Киев, настаивая на первоочередной важности контроля над украинским сельским хозяйством и рудными богатствами. К тому времени, как его войска снова пошли на Москву, их уже стали задерживать проливные осенние дожди, превращавшие российские грунтовые дороги в болота, а потом еще и наступили холода. Поскольку Гитлер твердо верил, что быстро займет Москву, большей части немецких войск даже не выдали зимнего обмундирования. Все это привело к тому, что, как писал советский писатель Василий Гроссман, «генерал Распутица и генерал Мороз» сильно задержали и ослабили армию вторжения.

Сталин максимально воспользовался этой удачной возможностью и привел подкрепления с Дальнего Востока страны. 6 декабря, за день до Пёрл-Харбора, его армии пошли в первую настоящую контратаку, оттеснив те немецкие войска, что подошли ближе всего к столице. Как и другие иностранцы, американские дипломаты и журналисты, находившиеся в Москве, были эвакуированы еще в октябре в Куйбышев, город на Волге, поскольку были опасения, что столица окажется в руках немцев. Без прямых репортажей от этих людей большая часть мира очень нескоро узнала о том, что советское контрнаступление стало началом коренного перелома на Восточном фронте. Но Гитлер – который совсем еще недавно уверенно вещал, как вскорости завоеванные советские территории станут базой могущества Германии, – уже начал понимать, что этой зимой столицу СССР его войска не возьмут. Он все же продолжал надеяться, что у него получится сделать это позже, и его пропагандисты настаивали, что это изменение в планах является лишь временной задержкой.

Вечером в воскресенье, 7 декабря, Кеннан с трудом сумел поймать слабую радиопередачу из США, где сообщалось о японской атаке на Пёрл-Харбор. Он позвонил Леланду Моррису, поверенному в делах, который уже спал, а также нескольким другим сотрудникам посольства, назначив им общую ночную встречу в здании посольства. Хотя Пёрл-Харбор сам по себе не означал автоматически начала войны с США, и Гитлер действительно выждал с объявлением войны четыре дня и только тогда обратился с речью к рейхстагу, американские дипломаты в Берлине резонно предположили, что работе их в этой стране приходит конец.

Нет никаких свидетельств, что Гитлер вспоминал предупреждения Путци Ганфштенгля о том, что в глобальном конфликте оказываться против Америки смертельно. Вместо этого лидер нацистов немедленно убедил себя, что японская атака – прекрасные новости, поскольку это означает, что США будут полностью заняты войной в Тихом Океане и у них не будет ни сил, ни ресурсов на помощь Британии и Советскому Союзу. На следующий же день после Пёрл-Харбора он объявил:

– Мы вообще не можем проиграть эту войну. У нас теперь есть союзник, которого 3000 лет никто не завоевывал.

Но больше всех последствиям Пёрл-Харбора был рад Черчилль. В тот судьбоносный день Рузвельт позвонил ему через Атлантику и произнес именно те слова, что британский премьер-министр мечтал услышать:

– Теперь мы в одной лодке.

А 26 декабря Черчилль сказал конгрессу:

– Для меня сейчас самой лучшей новостью является то, что США, объединенное как никогда, выхватило свой меч свободы и отшвырнуло прочь ножны.

Кеннан отмечал, что в эти четыре дня «мучительной неизвестности», когда они с коллегами ждали обращения Гитлера к рейхстагу, посольство оказалось методично отрезано от всего внешнего мира. Телеграфные службы больше не принимали от них телеграмм, а ко вторнику у них в здании перестали работать телефоны. «Мы остались одни», – писал он. Поняв, что пора готовиться к худшему, дипломаты во вторник вечером начали жечь шифровки и секретные документы. Когда внезапно зажглось множество костерков, пепел от которых долетал до соседних домов, пришел немецкий инспектор и предупредил сотрудников посольства, что они подвергают соседей риску пожара.

Разумеется, для соседей – и в узком, и в широком смысле – опасность представлял далеко не только летящий пепел. Кеннан понимал это еще лучше, чем Гитлер.

В Берлине к тому времени оставалось всего пятнадцать американских журналистов – меньше трети от их прежнего количества. Они поняли, что их работа тут, скорее всего, тоже заканчивается. В ту ночь, когда дипломаты жгли свои документы, среди журналистов пошел слух, что ФБР арестовало немецких репортеров в США. Деталей арестов они не знали, хотя все это было частью большой зачистки «враждебных элементов», но у них не было сомнений, что будет дальше. Луи Лохнер из Associated Press встретился с представителем Министерства иностранных дел Германии, который сообщил ему, что «ответные меры будут осуществлены самым благородным образом». Итак, жаждущие подтверждения его получили: впереди их ждали ответные меры.