Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

Хотя многие из постоянных американских корреспондентов в Берлине не встречались с Гитлером лично, Путци Ганфштенгль все еще занимался тем, что знакомил влиятельных американцев с фюрером. В числе выбранных им для этого людей был Херст, влиятельный издатель, который часто бывал в Европе и не раз подчеркивал, что очень любит Германию. Особенно ему нравился Мюнхен. «Город, окрестности, климат, талантливые и счастливые баварцы, магазины, театры, музеи – и пиво, – рассказывал он одному журналисту. – Это настолько замечательное место, что трудно удержаться и не переселиться туда, вместо того чтобы ехать домой и налаживать бизнес». Ганфштенгль поймал Херста во время очередного приезда последнего в Европу летом 1934 г. и попытался убедить его съездить в Нюрнберг, чтобы посетить мероприятие нацистской партии. После встречи этих двоих в Мюнхене Путци опубликовал в Германии статью, которую 23 августа процитировали в The New York Times. Там Путци приводил цитату из издателя, который якобы говорил, что поддержка Гитлера на плебисците является «единодушным выражением народной воли». Далее Херст добавил: «Германия борется за освобождение от мошеннических условий Версальского договора… На эту борьбу все ценящие свободу люди должны смотреть с сочувствием и пониманием». Путци также написал, что Херст через месяц будет присутствовать на нюрнбергских торжествах.

Ганфштенгль поторопился. Опасаясь, что его присутствие в Нюрнберге будет прочитано как еще более сильная поддержка Гитлера, Херст отказался. Тем не менее, после некоторых колебаний он принял приглашение Путци встретиться с руководителем нацистов в Берлине, 16 сентября, уже после окончания нюрнбергских мероприятий.

Они встретились в рейхсканцелярии, и Гитлер – которому служил переводчиком Ганфштенгль – первым делом спросил:

– Почему меня так не понимают, так неверно представляют в Америке? Почему американцы так враждебны к моей стране?

Как сообщают, Херст ответил, что американцы «верят в демократию и отвергают диктатуры». Гитлер на это сказал, что его избрал немецкий народ, подтвердив свою полную поддержку его политики:

– Это ведь и есть демократия, разве не так?

– Это, может, и было демократией, но суть вашей политики – диктатура, – пояснил Херст.

Так звучал их диалог в пересказе Гарри Крокера, секретаря Херста, и если этот пересказ верен, то Херст был не столь уж некритичным почитателем Гитлера, как это пытались представить некоторые современные ему критики в Америке. Но нет сомнений, что Ганфштенглю удалось добиться того, что Херст стал видеть Гитлера в более позитивном ключе. Фромм отмечала в своем дневнике, что Путци «хвастался своими последними достижениями: в частности, организацией встречи Херста с Гитлером, где немецкий лидер «использовал всю свою харизму, чтобы произвести впечатление на этого выдающегося человека». Херст же после этой встречи писал своему другу и секретарю полковнику Джозефу Уилликомбу: «Мы слишком спешим с его оценками у себя в Америке. У него есть невероятные энергия и энтузиазм, изумительный ораторский талант и выдающиеся способности организатора». Но он также проявил осторожность, добавив потом: «Но всем этим положительным качествам можно найти и дурное применение».

– Гитлеру нужна женщина, – сказал Ганфштенгль Марте Додд, когда та еще только осваивалась в Берлине. – Ему бы американку – красивую, способную изменить судьбу всей Европы.

И затем, со своей характерной театральностью, объявил:

– Марта. Вы – эта женщина!

Марта расценила это как «игру с надувной лошадкой, как и все великие планы Путци», но она все же не была полностью уверена, что это не шутка. «Меня вполне устраивала предложенная роль, я была в восторге от возможности познакомиться с этим удивительным лидером», – писала она. Она все еще была убеждена, что Гитлер – «блистательный и обаятельный человек, наверняка обладающий особой силой и шармом». Вспоминая день той первой встречи, Марта добавляет не без иронии, немного раскрывая свое состояние ума на тот момент: «Мне предстояло изменить историю Европы, и я решила одеться скромно-интригующе. Немцам это всегда нравилось: они хотят, чтобы их женщин было видно, но не слышно, причем видно только как спутниц при великолепных мужчинах».