Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

К концу нюрнбергских торжеств Ширер признался, что он «смертельно устал и у него уже развивается боязнь толп». Но он все же был рад, что смог приехать. «Надо поприсутствовать на подобном событии, чтобы понять власть Гитлера над народом, чтобы почувствовать силу, выпущенную на волю, и организованную мощь немецкого народа», – писал он.

Надо сказать, что иностранные корреспонденты относились к происходящему с большим предубеждением, чем присутствовавшие там немцы. Ширер, Никербокер и пара британских репортеров находились в комнате, выходящей на ров Нюрнбергского замка, когда увидели, что Гитлер снова проезжает под окнами. «Хотя Гитлера постоянно охраняет СС, все идеи, что его невозможно убить, – это полная ерунда», – писал Ширер. Он и другие журналисты в комнате согласились, что из их комнаты довольно просто бросить бомбу на машину Гитлера, а потом сбежать, смешавшись с толпой.

Лохнера из Associated Press пригласили вместе с другими репортерами также поехать с автоколонной Гитлера, которая делал круг почета по городу, прежде чем отправиться в Бург, средневековый замок Нюрнберга. Журналистов посадили в машину сразу за Гитлером, так что им отлично видно было поведение толпы. «При виде его последователи впадают в безумие от истерической радости, они действительно считают его ниспосланным с неба сверхчеловеком, которого без колебаний сравнивают с Христом», – объяснял Лохнер в письме своей дочери Бетти в Чикаго, фактически соглашаясь с наблюдениями Ширера.

Когда автоколонна достигла двора замка, Гитлер вышел из машины и приблизился к журналистам, поздороваться. Он собирался пожать руку Лохнеру, когда корреспондент Associated Press сказал:

– Господин канцлер, я рад приветствовать вас в городе моих предков.

Гитлер изумился.

– Как это? – спросил он. – Вы же американец, не так ли?

– Да, конечно, – ответил Лохнер. – Я американец, но моя семья столетиями жила в этом городе, пока дед и отец не эмигрировали в Соединенные Штаты. Думаю, что у меня есть право приветствовать вас здесь.

Лохнеру и в голову не приходило, как это заявление может быть воспринято. По его воспоминаниям, «Гитлер вспыхнул от гнева, развернулся на каблуках и зашагал в замок». Только тут Лохнер сообразил, что случайно напомнил фюреру о том, что тот родился не немцем. «Я попал в очень чувствительное место», – сделал он вывод. Он полагал, что именно из-за этого инцидента Гитлер никогда больше не приглашал его на личную встречу, хотя корреспондент оставался в Германии, пока семь лет спустя страны не объявили друг другу войну.

Нюрнбергские конгрессы стали стандартным мероприятием для прессы из многих стран, часто получавшей особые места в автоколонне, где они могли видеть ровно то, что подводило их к нужным выводам. Два года спустя, в 1936 г., молодой корреспондент United Press Ричард Хельмс – будущий директор ЦРУ – стал одним из таких избранных. Поездив на заднем сиденье машины бок о бок с нацистским идеологом Альфредом Розенбергом и польским репортером, Хельмс сделал такое описание увиденного им во время поездки вслед за машиной Гитлера:

Должен признаться, поездка произвела на меня потрясающее впечатление. Лишь привычная ко всему звезда кино могла бы справляться с фантастическим необоснованным чувством, что все это слепое обожание толпы, не знающей, кто именно едет в лимузине за Гитлером, направлено именно на него. Нетрудно также представить себе чувства провинциальных нацистских функционеров, ехавших в следующей машине.

Даже для тех, кто нацистов ненавидит – а я ненавидел, – это было сильным впечатлением. Нет никаких сомнений, что немецкий народ был тогда совершенно очарован своим правителем. Сегодня слишком легко забывают, что в эпоху своей наивысшей власти – и слово «наивысшей» здесь не случайно – Гитлер был великолепным политиком.