«Гласность» и свобода

Вадим Викторович очень умно и доброжелательно говорил о том, что в КГБ есть множество приличных и достойных людей, что сегодня они в растерянности и необходимо сотрудничество демократической части интеллигенции и лучшей части комитета в создании новой прочной, европейски ориентированной государственности. Все это звучало бы гораздо убедительнее, если бы он сам – практически единственный со времен Хрущева реформатор КГБ, его сторонники, в том числе и выступавшие на этой и последующих конференциях генералы и полковники КГБ стремившиеся и к реформам и к плодотворным контактам с российским обществом, уже не были выдавлены из КГБ, который стал гораздо более жесткой, закрытой и сосредоточенной на внутренних корпоративных интересах структурой даже в сравнении с временами советской власти.

Позиция Сергея Адамовича, которого я, как одного из политзаключенных, попросил выступить первым, состояла в несколько упрощенном представлении о том, что стремление русского народа к справедливости, а не к закону и стало причиной появления карательных органов ЧК-ОГПУ-КГБ, поскольку достижение справедливости неизбежно предусматривает насилие, ну а допустимые его границы уже трудно определить. Потому главное в отношениях с КГБ – возвращение к закону, создание правовых норм, препятствующих возрождению карательных устремлений и функций теперь уже Министерства безопасности. Эта интеллигентная и достойная позиция имела, на мой взгляд, существенный недостаток – и для того, чтобы принять достойные законы и для того, чтобы заставить их выполнять, нужна бесспорная политическая опора. Сергей Адамович видел ее в Ельцине. Но практически первый же указ Ельцина, антиконституционный и в обход Верховного Совета, в январе 1992 года возвращал КГБ все права, которые смог хоть как-то ограничить при Горбачеве Совет Конституционного надзора во главе с Сергеем Алексеевым. КГБ сумел выстроить свои отношения и с Ельциным и с Хасбулатовым так, что оба с первых же дней заискивали и искали поддержки на Лубянке, а не стремились ее хоть в чем-то ограничить. Даже если и делали какие-либо противоречащие этому заявления для публики. Таким образом проекты прекрасных законов и у Сергея Адамовича и у выступавшей за ним Инги Михайловской не шли дальше мечтаний хорошо образованных людей. К несчастью, почти столь же идеалистической была позиция Галины Васильевны Старовойтовой. Через полгода после конференции в Амстердаме она уже не была убеждена в бесспорной победе бескровной демократической революции в России, тем более что и сама была внезапно уволена с поста советника президента после того как неосторожно высказала Ельцину в присутствии посторонних сомнение в надежности спецслужб, да еще и настаивала на возвращении «Гласности» ее имущества после совершенного неизменным КГБ летнего разгрома. Но все же Галина Васильевна еще считала реальным принятие закона о люстрации – запрета занимать государственные должности для сотрудников КГБ, об этом и был ее очень решительный доклад.

Свою позицию я попытался изложить предельно корректно. В опубликованной перед конференцией большой статье в «Известиях» «Куда идет КГБ?» я писал о странной гибели основных свидетелей по делу КПСС – премьера Польши Ярошевича и экс-секретаря компартии Чехословакии Дубчека; в докладе говорил об убитых в Чистопольской тюрьме соседях, о попытке убийства Татьяны Георгиевны Кузнецовой, то есть о том, что КГБ – международная террористическая организация, ставшая еще более коммунистически ориентированной (по сути, а не по форме), чем во времена Андропова и Крючкова. Незадолго до этого Баранников в своей статье признался: 50 % сотрудников – бывшие секретари райкомов и обкомов КПСС. И хоть я и заключил свой доклад тем, что у демократии, хоть и нескоро, будущее в России есть, а у КГБ – нет, на самом деле я говорил, что нужна не люстрация, а суды над преступниками и хотел сделать хоть что-то, пока еще была возможность. Разумная Лагле Парек – диссидент, а в 1992–1993 году министр внутренних дел Эстонии сказала, что демократия в России за последние годы стала слабее. Положение еще не было таким безнадежным, каким стало через год, хотя «Мемориал» как общественно-политическая организация уже был уничтожен своим правлением, по всей стране громили не только «Гласность», но и множество других общественных организаций и независимых профсоюзов. Большинство московских, появившихся в годы перестройки, скромно самораспустились. Но еще не была уничтожена Гайдаром и наивным Ковалевым миллионная «Демократическая Россия», превращенная в «правящую партию» «Выбор России», еще существовал, пусть зачастую бессмысленный, а иногда прямо провокационный (для всего там хватало «своих» людей) российский парламент – Верховный Совет Российской Федерации.