«Гласность» и свобода

Ельцин был хорош для КГБ не потому, что он был свой – и Горбачев когда-то был секретарем крайкома, и Бакатин, – а потому, что сразу было видно, что это гораздо более авторитарный лидер, чем все другие, да к тому же всем обязанный КГБ, это он хорошо понимал. Авторитарная власть не может быть прозрачной, как демократическая, а потому именно она удобна для работы тайных служб и тайных операций. Кроме демократии, как ни странно, противником КГБ был государственный аппарат – неважно, партийный или беспартийный, но профессиональный. Он мешал внедрению в управление страной офицеров КГБ. Именно поэтому аппаратчик Силаев был для КГБ хуже, чем не имевший никакого опыта в управлении, но свой, родной для КГБ (там всегда очень ценились родственные связи) Егор Гайдар.

Я уже писал, что блистательная рекламная компания Ельцина, во-первых, была основана на качествах, совершенно враждебных его природе и, во-вторых, бесконечно превосходила умственные способности и опыт и его самого и всех его знакомых. Но при этом я полагаю, что его «вели», помогали ему первое время втемную. Конечно, он не мог этого не понимать, сам был готов использовать для прихода к власти и демократов и КГБ, но принимал вполне охотно еще и потому, что, как было свойственно партийным чиновникам высокого ранга, относился к КГБ с пренебрежением, скорее как к лакеям, которые выполняют свои функции, но ничего не определяют. Даже Андрей Дмитриевич Сахаров когда-то к офицерам КГБ относился так же – пусть его охраняют, лишь бы не мешали. Ельцин хорошо понимал, что перед ним раскрывают двери, как и я хорошо понимал, почему одним из первых освобожден из тюрьмы и откуда взялся Алеша Челноков. Но у меня не было никаких личных целей, а у Ельцина были – еще до перевода в Москву обещанная ему высокая или даже верховная власть.

Думаю, что при всей своей недалекости и мелкости Лера Новодворская тоже хорошо понимала, что именно Жириновский организует ей «Демократический союз», а стукач Денисов дает на него необходимые деньги.

Комитет вел сложную многоплановую игру, продолжая помогать тем, кто с удовольствием принимал эту небескорыстную помощь, и отбрасывая, уничтожая тех, на кого ставка оказывалась безрезультатной.

О первом утре ГКЧП наиболее достоверными мне кажутся воспоминания Сергея Александровича Филатова – руководителя канцелярии Ельцина. Сергей Александрович был в этот день в Кисловодске, на отдыхе, часов в одиннадцать утра, после завтрака, включил радио, услышал «Лебединое озеро» и извещение ГКЧП. Очень взволновался и позвонил Ельцину. Тот не отвечал (похоже, был пьян). Дозвонился вице-президенту Хасбулатову. Тот уже не спал, сказал, что одевается, но радио еще не включал и пока ничего не знает, что едет сейчас в Белый дом и постарается найти Ельцина – это удалось к часу дня. Меня, как и нескольких других, «топтыжки» провожали с ночи, но к этим главным борцам за демократию почему-то относились с гораздо большей осторожностью и даже Ельцина Крючков решил не задерживать в аэропорту.

Но победу Крючкова, реальную, а не внешнюю, Комитета государственной безопасности СССР, а не ГКЧП в гораздо большей степени, чем Ельцин, обеспечивала причина, которая и мне стала ясной только перед последней конференцией «КГБ: вчера, сегодня, завтра», то есть в две тысячи третьем году – никто другой о ней вообще никогда не говорил. Реальным залогом победы Крючкова были «доверенные лица».

Когда говорят о КГБ как о самой крупной спецслужбе в мире (штатная численность около трехсот тысяч человек, сейчас – гораздо больше), почти не вспоминают о сексотах – секретных сотрудниках, которые, не будучи в штате, выполняли систематические поручения офицеров оперативных подразделений, ежемесячно получая – чаще всего почтовыми переводами «до востребования» – половину заработной платы. Каждый из них имел оперативную кличку, которая и упоминалась в отчете – подлинные фамилии были строго засекречены. Встречи с ними происходили на явочных квартирах КГБ – как в стране, оккупированной враждебной армией. Каждый оперативник должен был «вести» до двадцати пяти сексотов. Реально их было по пять-десять, с большим количеством работать было практически невозможно из-за большого количества формальностей. Те, кто указывал, что у него пятнадцать-двадцать сексотов, занимался явным очковтирательством, и все это понимали. Да и польза от сексотов, как мне объясняли ушедшие из КГБ офицеры, была невелика – в большинстве это были люди запуганные, которых шантажом заставляли подписывать бумаги о сотрудничестве или – в редких случаях – искренне верившие в идеалы коммунизма и официальную пропаганду, легко дававшие подписку о сотрудничестве, но работать с ними было еще труднее – мало какое из поручений согласовывалось с их идеалами, и приходилось их долго уговаривать.