Главная роль

В атрии толпилась вся многочисленная прислуга Марцелла. Были здесь кухонные рабы, и рабы, обязанные ходить за покупками, и банщики, и смотрители гардероба, и парикмахеры, и… Все говорили разом, а заметив Максима — замолчали. На Максима смотрели глаза — застывшие, широко распахнутые, изумленные, испуганные, негодующие. Миг — и рабы серыми тенями ускользнули прочь. Скрылись в коридорах, в кладовых, убежали в сад.

Задержался один бестиарий. Стоял, прислонившись спиной к колонне, громадный; не то, чтобы хмурый — какой-то потерянный. Взирал на Максима с заметным облегчением. Нет, больше с неприкрытой радостью.

— Вот он.

Максим не сразу понял, что бестиарий обращается не к нему.

— Зачем сказала: «Он не придет?»

Только теперь Максим увидел Сервию. Она сидела в углу, на табурете, сидела так, словно провела в этой позе много лет и давно окаменела.

При словах бестиария Сервия повернула голову, посмотрела на Максима. И встала. Максиму сделалось не по себе. Словно сошла с пьедестала одна из статуй.

Сервия приблизилась и спросила тусклым, глухим голосом:

— Зачем ты пришел? Что тебе нужно? Что тебе еще нужно?

Максим поглядел на бестиария, бестиарий — на Максима.

— Не понимаю, — сказал Максим.

Слово «нужно» он угадал, хотя прежде пользовался лишь синонимом «надо». Но по-прежнему не мог взять в толк, о чем говорит Сервия.

— Не понимаешь? — Она точно огнем полыхнула, мгновенно придя в ярость. — Доносчик!

Бестиарий издал полувздох-полустон изумления.

Максим понял.

— Марцелла…

Хотел сказать «схватили», «арестовали», но не знал ни одного из этих слов.

— Когда?

Почувствовал: спрашивает что-то не то. Ясно, беда стряслась утром, после их ухода. Так ли важно: час или два назад?

— За что?

— Спрашиваешь? Ты спрашиваешь?!

Максим внезапно отстранил ее и вошел в кабинет сенатора. Вскрикнув от подобной дерзости, Сервия метнулась за ним. Бестиарий как привязанный двинулся следом.

Максим стоял посреди кабинета, не сознавая, зачем пришел сюда. Вряд ли рассчитывал укрыться от глаз Сервии. Смотрел на мраморный стол, на стул с высокой спинкой.

Совсем недавно за этим столом сидел сенатор, вертел в руках светильник, слушал. А он, Максим, расположившись напротив, пытался предостеречь Марцелла.

Сенатор совершил какую-нибудь ошибку? Или пал жертвой мнительности императора?

Не об этом сейчас надо думать! Что делать? Как помочь Марцеллу?

Максим вновь огляделся по сторонам. Кабинет? Зачем ноги принесли его в кабинет?

Сервия шагнула вперед, торопясь укрыть что-то от его взгляда, но только невольно указала Максиму на тяжелый бронзовый ларец.

«Вот оно!» Максим сообразил, для чего ворвался в комнату. Мало спасти Марцелла, надо оберечь других людей. Никто не поверит, что заговорщик был один. Под подозрением окажутся все, с кем Марцелл был близок. Немедленно уничтожить письма друзей и родных.

— Письма! — сказал Максим.

Сервия вскрикнула вторично. Максим чувствовал: на крик вот-вот сбегутся слуги, набросятся на него, а письма так и останутся в ларце, попадут в руки Домициана. От волнения актер никак не мог вспомнить слова «сжечь», «разорвать». Воскликнул:

— Огонь! Письма в огонь.

Сервия поняла. Была ли удивлена советом того, кого считала причиной несчастья, Максим не знал. На Сервию не смотрел. Не мог смотреть. При взгляде на нее актера покидало всякое мужество. Сразу чувствовал: несчастье непоправимо, Марцелла не спасти.

Нет. Надо бороться до конца. Спокойно обдумать все.

Максим вышел во двор. Рядом оказался бестиарий, положил руку на плечо.

— Забудь ее слова. Ты не виноват.

— Виноват.

Максим сразу увидел, что говорить этого не следовало. Бестиарий понял неправильно. Спасаясь от удара, Максим отпрыгнул на клумбу с астрами.

Бестиарий за ним не погнался. Смотрел с нескрываемой гадливостью.

Актер стиснул зубы. «По-русски я бы тебе объяснил»… Изощряться в красноречии на латыни он не мог, от тревоги и гнева позабыл и те немногие слова, какие знал. К желанию спасти Марцелла примешивалось страстное желание оправдаться.

Максим злобно постучал себя кулаком по голове и указал на бестиария. Как ни странно, боец довольно хмыкнул, словно лучшего объяснения и не требовалось.

Максим лихорадочно пытался сообразить, кто может спасти Марцелла. Сенат? Сенат выступит против Домициана? «Когда это большинство в парламенте шло против президента?» Кто выше императора? Одни боги. Римляне чтут богов… Чтут богов!

Стремительно развернувшись, Максим кинулся в дом. Позади топал бестиарий. Сервия сидела на корточках возле жаровни, торопливо разворачивала свитки, пробегала глазами, бросала в огонь. Увидев Максима, вытянула руки над жаровней, точно испугавшись, что он станет ворошить пепел.

— Virgines Vestales! (Девы Весты) — выпалил он.

Мгновение она смотрела непонимающе. Затем поднялась. Ворох свитков из ее рук посыпался на пол. В следующую секунду Сервия, сбив жаровню, так, что горящие угли рассыпались по всему полу, кинулась к дверям. Ударилась о Максима, преградившего ей дорогу. Отскочила. Взглянула исподлобья: настороженно, почти затравленно. Максим дорого бы дал, чтобы никогда больше не встречать подобного взгляда.