«А у нас — получает паспорт. Только подчас взрослым так и не становится». Максим вспомнил причитания одной мамаши, отпускавшей сына на три дня в другой город: «Бедный мальчик!» А мальчику было за сорок. Горько убивалась родительница, что целых три дня не сможет ему прислуживать.
— Возраст не важен, — сказала Сервия. — На днях Рубрий Постум усыновил своего племянника. А они почти ровесники. Просто у Рубрия нет наследников… Брат намеревался просить одного из друзей. Гней Цецилий человек небогатый и был бы рад получить во владение эту виллу, — Сервия махнула рукой в сторону белого особняка. — Взамен охотно согласился бы усыновить…
— Не нужно, — прервал Максим.
Сервия вскинула ресницы. Во взгляде ее читалось: «Ты очень горд».
— Есть ли иной способ? — спросил Максим.
Сервия медленно произнесла:
— Римское гражданство можно заслужить.
Максим улыбнулся:
— Подождешь? Пока отличусь?
Она улыбнулась в ответ:
— Уверена, долго ждать не придется.
И повторила фразу, сказанную однажды:
— Хотела бы, чтобы мой муж, вместо знатного имени и богатства, обладал иными достоинствами.
— Не все римлянки столь здравомыслящи.
— Я поумнела в замужестве.
Максим едва не лишился дара речи.
— Ты… замужем?
— Была, — откликнулась она недовольно. — Расстались, года не прожив.
— Кем был твой муж? — Максим постарался спросить как можно небрежнее: «Разумеется, я не ревную».
— Никем, — равнодушно откликнулась она. — Даже лица вспомнить не могу.
Помолчав, лукаво осведомилась:
— А тебя не поджидает дома… высокая, светлоглазая?..
«Я выдал ее замуж», — чуть не брякнул Максим.
Женился еще студентом. С женой они не ссорились, не скандалили. Только — после четырех лет брака — с удивительным единодушием начали подыскивать работу в разных театрах. Когда у жены появился новый поклонник, неизвестно, кто больше возликовал — она сама или Максим, с которого слагалась всякая ответственность.
Знакомые удивлялись: «Такой хороший брак». Максим пожимал плечами. Не станешь же всем и каждому объяснять, что противно… Противно, когда актриса растрачивает свой талант, соглашаясь играть истеричек, алкоголичек, девиц легкого поведения и даже — сниматься в рекламе. Других ролей не предлагают? Лучше уж вовсе не выходить на сцену! Какое там понимание, общий путь… Если человек продается, не все ли равно — где и как? Противно!
— Нет, меня никто не ждет.
— А дети?
— Детей нет.
Сервия улыбнулась серьезно и ласково:
— Верю. Ты не можешь оставить близких.
Максим крепко прижал ее к себе. Но тут начала сползать «набедренная повязка». Максим постепенно разжал объятия.
— Сервия, нельзя ли раздобыть нормальную одежду?
— Конечно, — засмеялась она. И спохватилась: — Ты же голодный.
Максим не стал отрицать. Вместе они направились к дому. Взоров непорочной весталки Максим не стал смущать, дождавшись, пока вынесут одежду. Только после этого вступил в особняк.
Оказался в просторном атрии, в окружении колонн и статуй, среди которых сразу узнал два изваяния. С мраморных постаментов надменно взирали Сервия и Марцелл. Скульптор польстил хозяевам виллы, придав им образы божественных двойняшек — Аполлона и Артемиды. Брат натягивал лук, сестра доставала стрелу из колчана. Лица обоих были величественны и бесстрастны.
Максим улыбнулся. Такими же Сервия с Марцеллом представлялись и ему — при первых встречах. А сейчас… Он оглянулся на Сервию, вспомнил, как Марцелл смотрел на спасенную весталку, и посочувствовал скульптору. Бедолага не ведал, сколько нежности и счастья могут излучать лица гордого сенатора и знатной патрицианки.
Зашелестели легкие шаги, и в атрий ворвалась Игнема. Уже знала о появлении Максима и выбежала навстречу.
Увидев ее, актер невольно остановился. Никогда, даже на краю могилы, у весталки не было такого помертвевшего лица.
— Марцелл? Где Марцелл?
Имя билось коротко и стремительно, будто сердце больного. Игнема не поверила гонцу, привезшему добрые вести, не верила улыбке Максима. Взор ее беспомощно метался, отыскивая — и не находя — Марцелла.
— Он остался на Палатине, — как можно мягче отвечал Максим.
— Остался… навсегда? — выдохнула Корнелия. «Остался — мертвый?» — утверждал ее взгляд.
Казалось, силы ее иссякали, точно песок в часах.
— Он жив и здоров, — произнес Максим чуть не по слогам, разговаривая, как с больным ребенком. — Ты слышишь? Марцелл невредим.
Весталка смотрела на него, не сводя глаз. Потом медленно проговорила:
— Гонец сказал: вы живы, Домициан убит. Разве такое возможно?
Максим хотел заговорить, но она остановила его движением руки.
— Я знаю Марцелла. Он и умирая слал бы успокоительные вести, чтобы мы как можно дольше ничего не знали. Дольше жили…
Максим беспомощно обернулся к Сервии. Она подошла и взяла Игнему за руку.
— Поверь, все хорошо, — сказала она.
— Ты уже обманула меня, — отстранилась Игнема. — Почему я должна тебе верить?
— Тогда посмотри на меня. Просто посмотри.
И Сервия улыбнулась.
— Марцелл — рядом с новым императором, вершит судьбы империи, — прибавил Максим.