Дочитал письмо. «О назначении Траяна я сам переговорю с императором. Твоя задача — уговорить Аргуса».
…Максим с Аргусом ладили скверно и, едва встретившись, сразу перешли на крик.
— Опять? — грохотал Аргус. — Опять расходы? Казна не бездонна.
Он начал загибать короткие, сильные пальцы:
— Наши расходы: мы понизили налоги — раз; уменьшили сборы с завещаний — два; возводим новый Форум — три.
Актер в свою очередь принялся загибать пальцы.
— Доходы в казну: от золотых приисков Иберии и Далмации — раз; от лесов Нумидии — два; от стекольных заводов Александрии — три; от императорских поместий в Умбрии и Испании… от полей в Египте… от…
Аргус слушал, гневно вцепившись в собственный подбородок. Этот чужеземец успел все разузнать! А где сам не успел, вольноотпущенника послал. Тот хоть и хромой, а везде поспевает.
Победа осталась за Максимом. Вскоре указом императора был установлен alimenta — фонд для содержания и воспитания покинутых и осиротевших детей.
Затем император повелел купить земли на шестьдесят миллионов сестерциев и раздать беднейшим крестьянам.
Потом была создана государственная курьерская служба. Письма начали доставлять бесперебойно.
Расходы на содержание войска были увеличены. Германские легионы возглавил Марк Ульпий Траян.
Месяц летел за месяцем. Зиму сменила весна, весну — лето…
— Прочти письмо, — позевывая, сказал Гефест.
Максим с отвращением посмотрел на стол, заваленной грудой свитков.
— Завтра.
— Письмо то адресовано не императору, — вкрадчиво заметил Гефест. — Тебе.
Ранней весной Сервия с Игнемой перебрались на виллу в Фалерно. Расстояние увеличилось, но переписка не прекращалась.
Максим порывисто схватил папирус, лежавший на краю стола. На печати была выдавлена ветвь лавра. Актер торжествующе улыбнулся: это была полная победа над Марцеллом — не далее как сегодня, сенатор похвастался, что получил семнадцать писем. Максим позволил себе небрежно улыбнуться: сам отвечал уже на восемнадцатое. И вот теперь сломал печать на девятнадцатом.
Он ушел в другую комнату и развернул свиток.
«Сервия Марцелла — Максиму.
Рада узнать, что ты здоров. Значит, моровое поветрие, о котором здесь все шепчутся, существует только в воображении сплетников. Твое письмо меня успокоило, а потом и брат подтвердил, что страшиться нечего».
Максим на мгновение поднял глаза от свитка. Читая письмо, отчетливо слышал голос Сервии. Представлял, что лицо ее остается серьезным, только в светлых глазах тенью проходит улыбка.
Ему хотелось целовать ее глаза, и волосы, впитавшие аромат солнца и моря, и позолоченные загаром руки. Хотелось видеть ее подле себя — каждый час, день, всю жизнь.
«Надо испросить позволения императора. Хоть на два дня вырваться из Рима».
Он снова склонился над письмом.
«Минувшую неделю я провела в Неаполе, у сводной сестры моего отца. Сознаюсь: не люблю ее, но люблю ее гостей, а главное, сам город. Полагаю, Неаполь более всех италийских городов проникнут греческим духом. (А для меня слово „греческий“ соответствует слову „прекрасный“.) В самом деле, этот город, единственный во всей Италии, может соперничать с великим Римом, а в чем-то — и превзойти его. Во-первых, Неаполь стоит на берегу моря, так что мраморные дворцы и храмы отражаются в волнах. Во-вторых, в нем нет тесноты и сутолоки Рима, а термы и театры не менее великолепны. В-третьих, там проходят самые блистательные музыкальные и поэтические состязания. В-четвертых…
Но неважно. Я упомянула о своей поездке только потому, что в Неаполе впервые услышала твое имя от посторонних».
Максим недоуменно сдвинул брови и продолжал читать.