Главная роль

«Извини, я отвлеклась. Заслушавшись Аполлония, я не сразу обратила внимание на сетования Луциллы. (Муж ее владеет обширными поместьями на юге Кампании, лучшими оливковыми рощами во всей Италии, что дает Луцилле несомненное право глядеть на всех сверху вниз.) Видишь, я ничему не научилась у философа, если готова осуждать людей!

Так вот, последний указ императора поставил несчастную Луциллу на грань разорения. Она вынуждена была без всякого выкупа освободить четверых рабов, оказавшихся детьми свободных граждан! Представляешь?! Двадцать лет поила, кормила. И кто теперь возместит затраты? (О том, что бедняги еще детьми работали наравне со взрослыми — а как работают у Луциллы, я знаю — она, конечно, не вспомнила.) Я тихо радовалась — и освобождению бедолаг, и досаде Луциллы, как вдруг услышала:

„Конечно, указ принят по подсказке того, безродного. Сам ничего не имеет, и других норовит разорить“.

Боюсь, я не слишком любезна: сразу предположила, что „безродный“ — ты. Подтверди, позволь гордиться тобой.

Возможно, по скромности, ты захочешь отрицать? Напрасно. Твое имя было названо. Увы, не с похвалой.

Впрочем, брань одних равна восхищению других. А все, бранящие императора, заодно поминают и тебя. Представить не могла, сколько нареканий вызывает кроткое правление Нервы. Ему, оказывается, не могут простить скромности и воздержанности.

Еще бы! При таком правителе и подданным приходится себя ограничивать. В самом деле, во времена Домициана муж Луциллы мог купить столешницу из цитрусового дерева, поставить в атрии колонну из оникса и подарить жене одежду, расшитую жемчугом и янтарем. И главное, похвастаться этим перед соседями. (Богатство должно вызывать зависть, иначе — зачем оно?)

А теперь? Как осмелиться лишний раз щегольнуть богатством? Ведь создана целая комиссия по надзору за общественными тратами.

Этого не прощают ни Нерве, ни тебе».

Максим снова оторвался от письма. Несмотря на шутливый тон Сервии, ощутил ее беспокойство. Дочитал последние строчки.

«Слышала, актерам вновь дано позволение выступать в театрах. Удалось ли тебе увидеть „Антигону“ и „Прометея“?

Бесполезно писать, как я скучаю. Подозреваю, что тебе, в лихорадке дел, скучать не приходится. Радуюсь этому и горюю. Жду тебя. Каждый день и каждый час».

Максим сидел, подперев руками голову. После полученного письма желание увидеть Сервию становилось все нестерпимее. Но сейчас горячке нетерпения со пустовал холодок тревоги. Если даже в Кампании поднимается глухой ропот… Растет возмущение императором…

Максим выпрямился. На пороге стоял Гефест, придерживая за плечо Энтелла.

* * *

Стряхнув руку Гефеста, секретарь Домиции проскользнул в комнату. Вольноотпущенник, чуть помедлив, повернул назад. Глаза его были полузакрыты. Максиму показалось, что Гефест толком и не проснулся.