Главная роль

Максим забарабанил в двери особняка. Открыли не сразу. Привратник протирал заспанные глаза и не узнал Максима. Актеру некогда было препираться. Оттолкнув нерасторопного раба к стене, он ворвался в дом. Привратник завопил, но в доме, похоже, спали крепко. Максим с завистью отметил, что сенатор ложится раньше, а встает позже императорского секретаря.

За спиной голосил привратник, вообразивший, что в дом ворвался убийца.

Расположение комнат Максим знал прекрасно. Проскочил атрий, метнулся в коридор для слуг, выбежал в колоннаду, ограждавшую внутренний двор. Ночи стояли душные, занавесь, отделявшая спальню Марцелла от колоннады, была откинута. В комнату проникал лунный свет. Максим остановился на пороге.

— Марцелл!

Сенатор проснулся мгновенно и беззвучно. Сел.

— Кто здесь?

Ответить Максим не успел. Железные пальцы стиснули горло, из-за пояса выдернули кинжал. В следующую секунду Максим почувствовал, что летит. Едва успел сгруппироваться, как под ним захрустели кусты лавра. Прежде чем сверху всею тяжестью обрушился нападавший, Максим рванулся в сторону. Нападавший с шумом врезался в кусты. Максим точным пинком придал ему ускорение.

Ветви затрещали в последний раз. Потом воцарилась тишина. Послышался смешок и торжествующий голос бестиария:

— Этому приему обучил тебя я. Привет, Кастор!

— Привет и тебе, Поллукс, — прохрипел Максим, потирая шею.

На пороге комнаты возник сенатор Марцелл. В одной руке он сжимал светильник, другой — поддерживал сползавшее покрывало.

Со всех сторон сбегались полуодетые слуги.

— Прочь, прочь, — скомандовал бестиарий, следуя указующим кивкам Марцелла.

Первым удрал привратник. Узнал Максима и не стал дожидаться, пока спросят за поднятый переполох. Любопытство остальных унять было труднее. Пользуясь темнотой, слуги старались затаиться за кустами и в колоннаде. С большим трудом бестиарию удалось спровадить всех.

Сенатор величественно заметил:

— Раньше, Максим, ты являлся с меньшим шумом.

В этот момент актер не был склонен молча выслушивать колкости. Огрызнулся:

— Радуйся, тебе верно служат.

— Благодарю за надежного телохранителя, — не остался в долгу Марцелл.

Тут же оборвал себя. Спросил тревожно:

— Случилась беда? Что-нибудь с императором?

Он метнулся назад, в комнату, принялся лихорадочно одеваться. Максим глубоко вздохнул. «Нет, такому ничего не втолкуешь».

И, как с обрыва в воду:

— Игнема заболела!

Марцелл выскочил из комнаты. Теперь в одной руке он сжимал башмак, в другой — пояс.

— Заболела? Не может быть! Я только что получил от нее два письма!

«Сравнялись в счете».

— Она пишет, что совершенно здорова!

— А ты чего ждал? — возразил Максим. — Чтобы призналась: уже неделю не встает с постели? Игнема щадит тебя. Не хочет, чтобы ты бросил дела, помчался в Фалерно.

— Коня! — заорал Марцелл на весь пустой двор.

На зов сенатора никто не откликнулся: разгоняя прислугу, бестиарий постарался на совесть. Пришлось телохранителю самому отправиться в конюшню.

Марцелл оделся и поспешил в кабинет. Максим — следом. Мельком окинул взглядом комнату: стул с высокой спинкой, окованные железом сундуки, свитки в кожаных футлярах. На столе высилась груда свитков. «Знакомая картина». Максим вспомнил собственную комнату в здании императорской канцелярии.

Марцелл достал деньги, схватил какие-то таблички, направился к дверям. На пороге обернулся. Оглядел заваленный свитками стол.

На лице сенатора отразилось мгновенное колебание. Уехать, бросить дела? Повернувшись к Максиму, Марцелл спросил:

— Игнема больна серьезно?

— Не знаю, — ответил Максим. — Если поторопишься, может, успеете проститься.

Марцелл с такой силой отдернул в сторону занавесь, закрывавшую вход, что сорвал карниз. Максим ярко представил, что сейчас испытывает сенатор и что будет переживать всю дорогу. Ощутил укоры совести.

«Другого выхода не было».

Выскочив на улицу, Максим увидел только тени, метнувшиеся в отдалении, да услышал затихающий стук копыт. Сенатор с телохранителем спешили в Фалерно.

Максим испугался, не перестарался ли — Марцелл помчится, загоняя коней. Не свернул бы себе шею!

* * *

В тот день, кроме друзей, император принимал скульпторов и художников. Позировал он всегда с величайшей неохотой, находя это занятие не слишком важным, зато крайне утомительным. Когда придворные льстецы заявляли, что нельзя лишать подданных счастья лицезреть своего императора, Нерва нетерпеливо отмахивался. После долгих просьб согласился допустить скульпторов и художников, оговорив, что они явятся все вместе.

Решено было, что император временно перейдет во дворец Домициана, так как разместить гостей в небольших комнатах дома Октавиана Августа было невозможно.

Максим не был суеверен, но его неприятно поразило совпадение. Нерве предстояло занять жилище убитого — именно в день вероятного мятежа.

…Приемный зал Палатинского дворца ошеломлял размерами. Здесь все было колоссальным: и колонны, отражавшиеся в облицованных нишах. В глубине зала, увенчанного огромным куполом, стоял трон.