Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

«15 августа она отправляет им нужные документы и пишет: если они сообщат в немецком посольстве, что больны, и что им нужно ехать на курорт Бад-Киссинген, то „вам должны очень скоро выдать визы“. „Болезнь“ была придумана для того, чтобы упростить бюрократическую процедуру, – ни о каком санатории речь не шла, что понятно из следующей фразы в письме Лили: „По дороге в Киссинген вы остановитесь в Берлине, где вам дадут возможность жить столько, сколько вам будет нужно“».

Всё понятно: Янгфельдт черпал информацию из Лилиного письма, хотя, как мы ещё не раз сможем убедиться, никакой достоверной информации в её письмах нет. Они предназначались, главным образом, для перлюстраторов, которым по долгу службы эти послания предстояло читать.

Для сотрудников ГПУ получение зарубежных въездных виз давно уже было чётко отлаженным делом, поэтому с лукавым притворством изображать себя больными Брику и Маяковскому совершенно не требовалось.

Накануне турне

В своих воспоминаниях Рита Райт написала про конец лета 1922 года…

«… когда Лиля Юрьевна, уехав за границу, бросила нас на даче «на произвол Тютьки», как говорил Маяковский.

Тютька, кривой и лохматый сторожевой пёс, был самым солидным существом из всей семьи».

Есенин и Дункан в это время (в августе 1922 года) отправились из Франции в Италию.

А Лили Брик наслаждалась пребыванием в Германии. Первую остановку она сделала в столице страны. Янгфельдт пишет:

«В Берлине Лили… вела беззаботную жизнь, выбирала платья и купила „чудесное кожаное пальто“. Поскольку она заботилась как всегда и о своих близких – Осип Максимович и Маяковский получили элегантные рубашки и галстуки…»

Сама Лили Брик писала в воспоминаниях:

«Не помню, почему я оказалась в Берлине раньше Маяковского. Помню только, что очень ждала его там. Мечтала, как мы будем вместе осматривать чудеса искусства и техники».

Но Маяковский в Берлин не приехал, и Лили Юрьевна отправилась в Лондон, откуда сообщала в письме Рите Райт, что она проводит дни в музеях, а ночи напролёт танцует, и что с удовольствием осталась бы в Лондоне ещё на два-три месяца.

Янгфельдт добавляет:

«Лили с восторгом окунулась в беззаботную богемную жизнь, о которой в России остались лишь воспоминания. Здесь продавались шёлковые чулки и другие предметы роскоши, а сама она, как обычно, привлекала внимание мужчин».

В этом, судя по всему, и состояла её гепеушная роль: выуживать из клюнувших на её обаяние простачков нужную для Лубянки информацию.

О том, как в это время протекала дачная жизнь в Подмосковье, рассказала Рита Райт:

«Вели мы себя без Лили Юрьевны плохо. При ней в выходные дни приезжали только самые близкие друзья – человек семь-восемь, редко больше. Без неё стали наезжать не только друзья, но и просто знакомые, привозившие своих знакомых.

Бедная старая Аннушка каждое воскресенье за утренним чаем, сокрушённо вздыхая, спрашивала:

– Сколько ж их придёт, к обеду-то?

На что Маяковский неизменно отвечал:

– А вы сделайте всего побольше, на всякий случай, – а потом добавлял, ни к кому не обращаясь. – Кажется, я вчера всех звал, кого видел – человек двадцать».

Выходит, Лили Брик отпугивала людей. Было в этой даме нечто такое, что не тянуло приезжать к ней на дачу.