Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

«Я 28 лет отращиваю мозг
не для обнюхивания,
а для изобретения роз…
Я очень хочу / в ряды Эдисонам,
Лениным вряд, / в ряды Эйнштейнам».

Объяснять с помощью поэзии, для чего ему захотелось встать «в ряды» людей, о которых тогда все говорили, Маяковский почему-то не стал и перешёл на прозу:

«Я знаю точно – что такое поэзия. Здесь описываются мною интереснейшие события, раскрывшие мне глаза. Моя логика неоспорима. Моя математика непогрешима.

Внимание! / Начинаю. / Аксиома:

Все люди имеют шею.
Задача: / Как поэту пользоваться ею?Решение: / Сущность поэзии в том,чтоб шею сильнее завинтить винтом…
Постепенно, / практикуясь и тужась,
я шею так завинтил, что просто ужас».

Познакомив читателей с совершенно невероятным и непонятно к чему приводящим процессом «завинчивания» шеи, поэт сразу заговорил о своём отношении к зарубежным странам (тоном, как всегда весьма пренебрежительным):

«В том, что я сказал, / причина коренится,
почему не нужна мне никакая заграница.
Ехать в духоте, / трястись, / не спать,
чтоб потом на Париж паршивый пялиться?!
Да я его и из Пушкина вижу, / как свои / пять пальцев.
Мой способ дешёвый и простой:
руки в карманы заложил и стой».

И только после этого Маяковский принялся объяснять читателям, для чего он «завинчивал» шею, и в кого после этого превратился:

«Какой я к этому времени –

/ определить не берусь.Человек не человек, / а так – / людогусь».

Откуда он взялся – этот невероятный «людогусь»?

Вот тут-то и кроется очередное косвенное свидетельство того, что Маяковский, шутя, стал называть ГПУ Главным Управлением Согласований, то есть ГУСом, а всех, кто работал там, «гусями», которые со своей гепеушной высоты видели гораздо больше того, что было доступно обычным людям.

Через два месяца в газетном очерке, напечатанном 24 декабря 1922 года в газете «Известия», поэт объяснит смысл этого слова:

«Вы знаете, что за птица Людогусь? Людогусь – существо с тысячевёрстой шеей, ему виднее».

Иными словами, свой новый статус «чекиста особого отряда» Маяковский представил иносказательно, изобразив себя «людогусем», то есть человеком, шея которого «завинчена винтом». И принялся осматривать землю с высоты птичьего полёта.

Это очень напоминает поэму «Человек», в которой поэт тоже возносился на небо и на протяжении веков обозревал с его высот Вселенную. Но теперь, став «людогусем», Маяковский получил ещё и необыкновенный слух:

«… не то что мухин полёт различают уши —
слышу

/ биенье пульса на каждой лапке мушьей».

Далее перечисление преимуществ «людогуся» по сравнению с простыми людьми продолжается. И следует рапорт:

«То, что я сделал,

/ этои есть называемое «социалистическим поэтом»».

Таким образом, настоящим «социалистическим поэтом» может называться лишь тот стихотворец, кто сотрудничает с Лубянкой. Только тот, кто свою шею «завинтил винтом», может стать главнокомандующим всех людей:

«Чтоб поэт перерос веков сроки,
чтоб поэт / человечеством полководить мог,
со всей вселенной впитывай соки
корнями вросших в землю ног».

И вновь вспоминаются уже приводившееся нами слова поэта Владислава Ходасевича, летом 1922 года эмигрировавшего из страны Советов:

«Все известные поэты в те годы имели непосредственное отношение к ЧК».

Тем стихотворцам, которые ещё не общались с чекистами, Маяковский предлагал:

«Товарищи! / У кого лет сто свободных есть,
можете повторно мой опыт произвесть».

На этом первая часть поэмы завершается.

Геройство «людогуся»

Вторая часть поэмы «Пятый Интернационал» начинается с прозы: