Главная улица

А теперь я, может быть, сделаю вам больно: у нас в самом деле в ближайшие годы построят новую школу, и в этом не будет ни крупицы вашей заслуги. Профессор Мотт, я и еще кое-кто без конца приставали с этим к местным денежным тузам. К вам мы не обращались, ведь вы не могли бы долбить так из года в год без малейшего проблеска надежды. И мы победили! Все, от кого это зависит, обещали мне, что как только позволят условия военного времени, они проведут кредиты на постройку новой школы. И у нас будет чудесное здание – кирпичное, коричневого цвета, с большими окнами, с сельскохозяйственным отделением и мастерскими. Когда школа будет готова, это будет мой ответ на все ваши теории!..

– Я очень рада. И мне стыдно, что я этому ничем не способствовала. Но… пожалуйста, не подумайте, что я не сочувствую этому делу, если я задам вам один вопрос: будут ли учителя в гигиеничном новом здании по-прежнему учить детей, что Персия – желтое пятно на карте, а «Цезарь» – заглавие сборника грамматических головоломок?

VIII

Вайда негодовала; Кэрол просила извинения; они проговорили еще целый час, вечные Мария и Марфа – моралистка Мария и реформистка Марфа. Победа осталась за Вайдой.

Кэрол была расстроена тем, что ее обошли при хлопотах о постройке новой школы. Она оставила свои мечты о совершенстве. Когда Вайда попросила ее взять на себя руководство группой девочек-скаутов, она согласилась и с удовольствием занималась индейскими плясками, обрядами и костюмами. Она стала чаще посещать Танатопсис. Имея за спиной Вайду в качестве помощницы и неофициального командира, она стала хлопотать об изыскании средств на санитарку, которая оказывала бы медицинскую помощь неимущим семьям. Сама собрала для этого кое-какую сумму и проследила, чтобы санитарка была молодая, сильная, приветливая и расторопная.

Но все это не мешало Кэрол видеть толстого циника-француза и танцовщицу в прозрачных одеждах так же ясно, как ребенок видит своих сказочных друзей. А девочки-скауты радовали ее не потому, что, как говорила Вайда, скаутское обучение «поможет сделать из них хороших жен». Нет, она надеялась, что пляски индейцев сиу смогут внести мятежный дух в их тусклое существование.

Она помогла Элле Стоубоди посадить цветы в крошечном треугольном садике возле железнодорожной станции. Сидела на корточках в живописных садовых рукавицах и с маленькой изогнутой лопаткой в руках. Болтала с Эллой об общественном значении фуксий и канн и чувствовала, что трудится в храме, покинутом богами и забывшем даже запах фимиама и звуки песнопений. Пассажиры, выглядывавшие из вагонов, видели в ней только простую провинциальную женщину, красивую, но уже увядающую, несомненно, добродетельную и как будто совершенно нормальную. Носильщик слышал, как она сказала: «О да, я думаю, это будет отличный пример для детей». А Кэрол в это время видела, как, вся в гирляндах цветов, она бежит по улицам Вавилона.

Устройство садика привело ее к занятиям ботаникой. Она, правда, так и не пошла дальше умения отличить тигровую лилию от дикой розы, зато она вновь «открыла» Хью. «Ма, а что говорит лютик?» – кричал он, держа в ручонках охапку нащипанной травы, и щечки у него золотились цветочной пыльцой. Она становилась на колени и обнимала его. Она признавала, что он наполнил ее жизнь. Она вполне примирялась с ней… на один час.

Но среди ночи она просыпалась в смертельном страхе. Отодвигалась от горы одеял, которая была спящим Кенникотом. Выходила на цыпочках в ванную и рассматривала в зеркале на дверце аптечного шкафчика свое бледное лицо.

Разве она не стареет с той же неотвратимостью, с какой Вайда становится полнее и моложе? Не заострился ли у нее нос? Нет ли на шее сетки морщин? Она смотрела и задыхалась. Ей было всего тридцать. Но пять лет ее замужества – разве они не пронеслись так быстро и бессмысленно, словно она проспала их под наркозом? Неужели время так и будет лететь до самой смерти?

Она стучала кулаком по холодному краю эмалированной ванны, в безмолвной ярости бунтуя против равнодушных богов:

«Я не согласна! Я не могу с этим примириться! Все они лгут – и Вайда, и Уил, и тетушка Бесси, когда говорят, что я должна удовлетвориться Хью, благоустроенным домом и тем, что посадила семь настурций в станционном садике! Я – это я! Когда я умру, мир перестанет существовать для меня. Я – это я! Я не согласна отдать другим море и башни из слоновой кости. Я хочу их сама. К черту Вайду! К черту их всех! Неужели они заставят меня поверить, что в картошке на витрине у Хоуленда и Гулда достаточно красоты и оригинальности?»

Глава двадцать третья

I

Когда Америка вступила в великую европейскую войну, Вайда послала Рэйми в офицерский учебный лагерь. Это было меньше чем через год после их свадьбы. Рэйми был старателен и довольно вынослив. Он был произведен в пехотные лейтенанты и одним из первых отправлен за границу.