Главная улица

– Какая безобразная картина у вас перед глазами!

– Там, за окном? – задумчиво спросил он. – Я не обращаю на это внимания. Я стараюсь смотреть в глубь вещей. Конечно, это не так легко!

– Да… Однако я спешу…

Идя домой и вовсе не спеша, она вспоминала, как ее отец однажды сказал серьезной десятилетней девочке Кэрол: «Милая моя, только дурак не ценит красивого переплета книги, но дважды дурак тот, кто в книге интересуется только переплетом».

Ее встревожила эта внезапная мысль об отце, встревожила тем, что в этом мальчугане с льняными волосами она узнала седого сдержанного судью, чей образ воплощал для нее высшую любовь и высшее понимание. Нет-нет! Что за вздор! При чем тут этот мальчик? А все-таки… Но это смешно… Одно было несомненно: в Уиле Кенникоте не было ничего, что напоминало бы ей образ любимого отца.

V

Кэрол сама удивлялась тому, что стала так часто петь и находить во всем столько приятного: в свете фонаря за деревьями прохладным вечером, в луче солнца на бурой стене дома, в утреннем чириканье воробьев, в черных покатых крышах, посеребренных месяцем. Милые вещи, милые, уютные мелочи и милые места – заросшее златоцветом поле, пастбище у ручья, и… вдруг сразу стало столько милых людей! Вайда была снисходительна к Кэрол на курсах медицинских сестер; миссис Дэйв Дайер льстила ей расспросами о здоровье, о мальчике, о кухне и интересовалась ее мнением о войне.

Миссис Дайер, по-видимому, не разделяла общего предубеждения против Эрика. «Он миловидный мальчуган. Надо как-нибудь взять его с собой на пикник». Неожиданно Дэйв Дайер тоже стал благоволить к нему. Этот маленький скупой балагур питал смутное почтение ко всему, что ему казалось утонченным или глубокомысленным. Он возражал Гарри Хэйдоку на его насмешки: «Ладно, хватит! „Елизавета“ любит пофрантить, это правда, но он умница. Да еще не забудьте вот что: я как-то всех спрашивал, где находится эта самая Украина, и только он сумел мне ответить! А что за беда в том, что он вежлив? Черт возьми, Гарри, вежливость не грех! Многие очень дельные люди вежливы почти что как женщины».

Кэрол поймала себя на мысли: «Как дружно живет наш городок!» И тут же остановилась в испуге: «Неужели я готова влюбиться в этого мальчугана? Смешно! Просто он интересует меня! Я хотела бы помочь ему пробиться».

Но, обмахивая пыль в гостиной, пришивая к воротнику ленточку, купая Хью, она представляла себе, как она и некий художник – неведомый и ускользающий Аполлон – строят дом в Беркшире или в Виргинии; торжествуя, покупают кресло на его первый заработок; читают вместе стихи и часто серьезно беседуют о рабочем вопросе; рано вскакивают по воскресеньям с постели, чтобы погулять и поболтать за бутербродами над озером, – Кенникот на прогулках только зевал. Хью тоже фигурировал в этих картинах и обожал молодого художника, строившего для него замки из стульев и ковров. А если она не грезила, то размышляла о том, что она могла бы сделать для Эрика, и поневоле должна была признать, что идеальный художник ее грез во многом и есть Эрик.

В ужасе она старалась быть внимательной к Кенникоту – и выбирала для этого такое время, когда он хотел посидеть один и почитать газету.

VI

Кэрол нужны были новые платья. Кенникот обещал:

– Осенью съездим в Миннеаполис и Сент-Пол, у нас будет много времени, и ты накупишь себе тряпок.

Но, осматривая свой гардероб, она швырнула на пол старое черное бархатное платье и воскликнула:

– Какой хлам! Все мои вещи прямо расползаются по швам!

В городе появилась новая портниха и модистка, миссис Свифтуэйт. Говорили, что в отношении мужчин она придерживается не слишком строгих правил и не прочь отбить у кого-нибудь законного мужа; что если существовал какой-нибудь мистер Свифтуэйт, то странно, что никто ничего не слыхал о нем. Но она сделала Рите Гулд замечательное кисейное платье и шляпку к нему – такие, что «прямо не описать словами», и с тех пор дамы стали посещать миссис Свифтуэйт в ее квартире в старом доме Люка Доусона на Флорал-авеню. Они входили осторожно, стреляя глазами по сторонам, и держались с преувеличенной вежливостью.

Без всякой моральной подготовки, обычно предшествующей в Гофер-Прери покупке обновок, Кэрол явилась к миссис Свифтуэйт и сказала:

– Я хотела бы выбрать шляпу и, может быть, блузку.

Миссис Свифтуэйт плавно скользила среди манекенов и подставок для шляп по мрачной старой гостиной, которой она попыталась придать шикарный вид с помощью трюмо, обложек модных журналов и тусклых французских гравюр. Она достала маленькую черную с красным шляпу и вкрадчиво начала:

– Я уверена, что эта шляпа вам понравится.

«Она пестра и провинциальна», – подумала Кэрол, вслух же сказала:

– Кажется, она мне не пойдет.

– Это – лучшее, что я могу предложить, и я уверена, что вы останетесь довольны. Шикарная вещь! Будьте добры примерить! – еще более вкрадчиво продолжала миссис Свифтуэйт.