Главный врач

В предоперационной панель была выложена белым кафелем. Он хорошо сохранился. Но фаянсовые раковины умывальников были разбиты, краны сняты… В других операционных — то же самое.

«Олифа, белила, краны… Это же все доставать надо», — думал Корепанов, не зная, с чего начинать, к чему в первую очередь руки приложить.

На нижнем этаже царил полумрак. Сводчатые потолки, узкие окна, ниши. Комнаты, похожие на казематы или кельи. «Нелепое здание, — вздернул плечами Корепанов. — И строили ж такое…»

Алексей вспомнил злую шутку старика Шубова о «сукином сыне оберартце», который отсоветовал немцам взрывать этот корпус. И в самом деле, намаешься тут.

Да и какая это больница? Даже если восстановить все до мелочей, неуютно будет. Темно и неуютно.

В кабинете Корепанова ожидал Цыбуля. Алексей попросил его укрепить полуоборванную трубу. Гервасий Саввич озабоченно поскреб затылок. Что труба? Ее укрепить — две минуты дела. А вот как с топливом быть? На две недели еще хватит, а потом что делать?

Алексей не знал, что отвечать.

— А чем топят другие? Чем население топит? — спросил он.

— Камышом.

— Надо и нам камыш бить, — ухватился Корепанов.

— Попытка — не пытка… Можно, конечно, и камыш бить. А только… Камыш — дело не простое. Тут сноровка нужна. Потом — инструмент, окисок называется… Обувка подходящая… И люди. Перво-наперво люди.

— Инструмент надо раздобыть, — сказал Корепанов, — сноровке обучить можно, а людей найдем.

Он попросил заведующего кожным отделением выделить несколько человек из тех, кто может без вреда для здоровья работать.

Когда люди собрались, Алексей рассказал, в чем дело. Никто не возражал. Только Дембицкий спросил громко и деловито:

— А по сколько за пучок платить будете?

— Расценок у нас нет, — повернулся к нему Корепанов. — А по базарной цене очень уж накладно будет.

— По базарной вам не позволят, — улыбнулся Никишин. — Там пучок по пятерке тянет… А вы нам хотя бы по рублевке считайте.

— Теперь уж вам невыгодно будет, — сказал Корепанов.

— Почему невыгодно? Мы с Костей, — указал Никишин на Дембицкого, — пучков двести за день намолотим. Вот по сто рубликов на брата и набежит.

— Все равно невыгодно будет, — не терял надежды превратить этот неприличный торг в шутку Корепанов. — За работу мы вам уплатим, а стоимость лечения вычтем. А за это знаете сколько набежит?

— По закону лечить вы нас обязаны бесплатно, — вызывающе глядя на Корепанова, сказал Дембицкий.

«Это уже нахальство», — подумал Корепанов, а вслух сказал:

— Законы эти для советских людей писаны.

— А мы кто же, по-вашему? — сразу набычился Никишин. — Не советские?

— Кулацкие морды, вот кто, — спокойно и даже как будто равнодушно произнес со своего места Яша Стельмах.

Никишина будто кнутом стегнули, и он резко повернулся к Стельмаху.

— Это кто же кулацкая морда? Я?

— А кто же? По рублю за пучок ему подавай, паразиту!

— Ну, ты мне за «паразита» ответишь, — угрожающе помахал Никишин Стельмаху кулаком, так что медали на груди зазвенели. — Ответишь!

— Принудиловку, понимаешь, устроили, — и себе повысил голос Дембицкий. — Или давай иди камыш бить, или мы тебя лечить не будем.

— Между прочим — это не так плохо, — сказал Стельмах. — Вам представляется полная возможность выбирать.

— Да помолчите вы оба! — стукнул кулаком по столу Корепанов и спокойно обратился к Никишину: — Никакой принудиловки тут нет. Не хотите работать — не надо… без вас обойдемся. Санитарки пойдут, сестры и врачи — тоже… Больные — только те, кто захочет, по доброй воле. А вы со своим дружком можете убираться. На все четыре стороны!..

На следующий день Никишин пришел к Алексею просить прощения за вчерашнюю «бузу».

— Мы ведь в шутку начали, а этот Стельмах сразу: кулацкие морды, паразиты… Так что разрешите вместе со всеми, за компанию…

А спустя несколько дней, вечером, Гервасий Саввич после доклада почесал затылок и сообщил весело:

— Ну и катавасия сегодня в плавнях была, Алексей Платонович. Никишина так обработали, мать родная не узнает.

— Как так «обработали»? — насторожился Корепанов.

— Очень просто — морду набили.

— За что?

— А за то, что сволота он и сукин сын. Стельмаха совсем извел. Сегодня же к дивчине привязался. Яшка возьми и заступись за нее. Так этот Никишин, вроде ненароком, его в ополонку спихнул. Яшка выбрался из ополонки и… Такое там было. Чуть до поножовщины не дошло. — Гервасий Саввич крутнул головой и рассмеялся. — Ох, и понаставили же фонарей этому Никишину, будет помнить… И я тоже, грешным делом, к этому освещению руку приложил. — Он показал свой увесистый кулак и добавил беззлобно: — Бандеровец!

— А как Стельмах? Где он сейчас?

— У себя. Сушится.

— Не заболел бы. Ведь мороз, двадцать градусов.

— Очень даже просто околеть можно, — сказал Гервасий Саввич. — Шинель на нем сразу корой взялась. Ну, да ничего. Я приказал печь пожарче натопить, спиртом его оттер и внутрь дал малость. Обойдется.

Алексей пошел проведать Стельмаха.

Гервасий Саввич, видимо, перестарался, оказывая помощь, потому что в комнате стояла нестерпимая жара, а Стельмах лежал в постели совершенно пьяный, раскрасневшийся, с блестящими глазами.