Главный врач

Он и операционную видел уже — большая, светлая. И операционный стол — удобный, послушный. А свое отделение он видел и в дневные часы — ярко залитое солнцем, и в ночное время — полузатемненное. Он видел даже тишину, скользящих бесшумно сестер и санитарок. И себя самого он тоже видел там. Не такого, как теперь, — в шинели, в сапогах, — а совсем другого, утихомиренного, что ли. В белоснежном халате — рукава завернуты выше локтей, руки… Алексей знал: эти руки многое могут. По ночам он видел, как они оперируют, защелкивают и снимают кровоостанавливающие зажимы, вдевают шелковую нить в кривую иглу, потом с невероятной легкостью действуют иглодержателем и пинцетом.

Ему почему-то всегда снились операции на грудной клетке. И всегда это была одна и та же операция — удаление легкого. И всегда ему снилось почему-то, что оперирует не он, а Шубов, он лишь ассистирует и все время боится сделать какую-нибудь ошибку и всегда делает ее. И всегда эта ошибка заключается в том, что кровоостанавливающий зажим, наложенный на крупный сосуд у корня легкого, соскакивает и начинается кровотечение. Алексей пытается остановить его и не может, потому что руки не слушаются, они совсем отяжелели… И уже нет операционной. Вместо нее обвалившийся блиндаж. Толстое бревно перед глазами. А где-то вверху голоса. Надо звать на помощь. А он не может. Постучать пистолетом о бревно. Они услышат. Но руки не повинуются. Он делает усилие и… просыпается. Руки тяжелые и гудят. Алексей понимал: это гудит усталость, потому что за день так намаешься, что потом, когда проснешься, чувствуешь каждый сустав. И шершавые ладони тоже чувствуешь. И поясницу, которая по утрам, как у старика, не хочет разгибаться, и нужна долгая разминка, пока не почувствуешь, что опять можно таскать носилки с кирпичом, ведра с известью или орудовать рубанком у верстака…

Наконец работы были закончены. Хирургическое отделение получилось таким, каким Алексей представлял себе, и не таким. Краска на полах сразу же потускнела. И панели получились не светло-бирюзовые, как хотелось, а какие-то серые, блеклые. Но Алексей не отчаивался. «Ничего, — успокаивал сам себя. — В будущем году перекрасим, а сейчас надо мириться». Он мечтал о торжественном открытии, мечтал пригласить гостей, сотрудников и больных, которые помогали. Интересно, что скажет Мильченко, когда будет объявлена благодарность больным за их труд?

Но торжественного вечера не было. И официального открытия тоже. Пришел Ульян Денисович и сказал, что привезли больного с переломом бедра. Подобрали на улице, недалеко от больницы. И что больной — в шоке.

Алексей спустился в приемный покой. Действительно — перелом бедра. И действительно — шок. Он приказал впрыснуть больному морфий, отнести наверх, в операционную, и вызвать Лидию Петровну.

Потом Алексей ходил смотреть уже загипсованного больного, наблюдая, как сестра налаживала систему для переливания крови. Затем опять вернулся в операционную. Здесь кафельный пол был забрызган кровью и гипсом. И Люся с какой-то совсем ненужной поспешностью делала уборку.

Алексей долго не мог понять, что же в сущности произошло. Почему так легко и радостно? Только значительно позже, когда он вместе с Ульяном Денисовичем зашел в палату, где сестра уже кормила больного, а у стен стояли заправленные свежим бельем кровати, он понял, откуда идет эта радость. Открыто отделение. Поступил первый больной. И если сейчас привезут еще кого-нибудь, есть где оперировать и есть куда положить. И на третьем этаже в отделении Ульяна Денисовича тоже можно класть больных, и на четвертом…

3

Восстановление главного корпуса было в основном закончено. Снаружи, правда, он выглядел неказисто — стены ободраны, заложенные стеклянными банками окна мутно поблескивали на солнце. Алексея это не смущало. «Придет время — и стены оштукатурим, раздобудем стекла — и окна остеклим, да и рамы заодно заменим, сделаем широкие, чтобы в палатах было светло, как в настоящей больнице. А пока можно работать и так».

В главном корпусе удалось разместить четыре лечебных отделения, бактериологическую и клиническую лаборатории, аптеку и физиотерапевтический кабинет, для которого Алексей раздобыл и с помощью Стельмаха отремонтировал несколько старых, не столько старых, сколько устаревших, аппаратов.

Работы было много: укомплектовать отделения, найти людей и в первую очередь врачей, сестер. Особенно трудно найти сестер. Врач, в случае нужды, и один справится в отделении, а сестер надо много…

Алексей вспомнил Ольгу Невинскую. Она работала сейчас не в буфете, а в распределителе. И не хотелось к ней идти, но он все же пошел.

Ольга в ответ только улыбнулась:

— Что вы, Алексей Платонович, с такой работы — в больницу?

— Ведь вы — медицинская сестра, Ольга, надо же совесть иметь.

Ольга посмотрела на него недружелюбно.

— Причем тут совесть? — спросила она. — Рыба ищет где глубже, а человек…

Алексей рассердился.

— Ну, я вам этого никогда не прощу, — сказал он и вышел.

В душе он уже корил себя за то, что пошел к Невинской. А скоро довелось опять встретиться с нею.