Главный врач

Ракитин понимающе отошел в сторону и принялся перелистывать книгу. Алексей пытался урезонить старика.

— Не нужно никаких подарков. Да и не нуждаюсь я.

— Пустое толкуешь, — произнес старик. — По нынешнему времени все нуждаются. И не обижай ты меня, Алексей Платонович. — Он продолжал как ни в чем не бывало вытаскивать из своего, казалось, бездонного мешка сначала завернутое в белоснежную серпянку масло, творог, затем колбасы, а под конец окорок. — Это все от матери, — сказал он.

— Ну зачем же?.. — растерянно спросил Алексей. — Ни к чему это…

— Пустое, — сказал старик и, шагнув к Ракитину, стал объяснять: — Он мне сына спас. Можно сказать, с того света вернул. Должен я его отблагодарить или не должен?

— Вполне понятное чувство, — ответил Ракитин. — У нас нет ничего более ценного, чем здоровье.

— Вот и я говорю, — обрадовался старик. — Ведь он как, Алексей Платонович… Деньги ему предлагал. Отказался. Когда сын в больнице лежал, спрашивал я: может, в чем из продуктов нужда? Так говори, не стесняйся. Мы, слава богу, по нынешнему времени хорошо живем. Так он опять же — нет. А сейчас… Вчера мы именины моего Андрюхи справляли. Да если б не Алексей Платонович, разве мы именины справляли бы?.. Ну вот я и решил… — Он увидел стоящую в дверях Архиповну и спросил, обращаясь к Алексею: — Твоя хозяйка?

— Моя.

— Забирай, старая! — распорядился Никишин. — Тут все свежее. Окорок сам коптил, колбасы тоже свои, домашние. А масло моя старуха только сегодня утром сбила. Принимай!

Архиповна вопросительно посмотрела на Корепанова. Старик Никишин перехватил ее взгляд и повернулся к Алексею.

— И не вздумай отказываться, Алексей Платонович! Все равно обратно не возьму. Вот пускай мне руки отсохнут, не возьму.

Алексей это и сам понимал.

— Ладно, — сказал с досадой. — Большое спасибо вам.

— Это тебе спасибо, Алексей Платонович, — обрадовался старик. — И от меня, и от родни. Большое спасибо! — Он поясно поклонился Корепанову, аккуратно сложил пустой мешок, попрощался и вышел.

Архиповна стояла у стола и, сложив руки под фартуком, смотрела на продукты, не зная, как поступить. Для нее это было ново и неожиданно.

— Снесите все эго на пищеблок, — сказал Корепанов, — и скажите повару, чтоб раздал больным… туберкулезного отделения, что ли…

— Я прямо в отделение снесу, — сказала Архиповна. — Так-то оно понадежнее будет.

Ракитин продолжал стоять в той же позе, опустив голову и листая книгу.

«Он посчитает, что это я нарочно, при нем из себя пуританина корчу», — подумал Корепанов. А вслух сказал:

— И до чего живуча в народе привычка благодарить врача таким способом. Зло берет.

— Чувство благодарности — хорошее чувство, — сказал Ракитин. — И не надо ополчаться на человека за хорошее чувство.

— Да, конечно, — рассеянно произнес Корепанов и тут же спохватился: — Нет, все это значительно сложнее… Что-то в этом есть унизительное и обидное.

— Помилуйте, да что же тут унизительного, — рассмеялся Ракитин. — Это же в крови у нас: платить добром за добро. Много веков этому учила церковь. Этому учат книги. А разве мораль советского человека исключает чувство благодарности? Для многих воздать добром за добро — насущная потребность. — Ракитин, помолчал, положил книгу на стол. Потом сказал осторожно: — Мне кажется, что у нас иногда под видом добродетели проповедуют чистой воды пуританизм.

«Он все же употребил это слово», — подумал Корепанов.

— Да, — продолжал Ракитин, — пуританизм. Этакая, знаете ли, чопорность. Даже хорошие русские слова «благодарность» и «подношение» испохабили. Сделали синонимами взятки.

— А взятки, кстати, нередко и дают в виде подношений, — сказал Корепанов.

Ракитин улыбнулся.

— При желании, конечно, — произнес он, — можно любой абсурд возвести в степень научной теории. История тому свидетель. Но если смотреть на вещи здраво… — Он оживился и продолжал, в меру жестикулируя: — Вот я оперировал жену одного переплетчика. Он мне в благодарность дарственный адрес преподнес — кожаная папка, тисненная золотом. Орнамент — цены ему нет. Вы тоже скажете — взятка?

— Ну, зачем же крайности?

— Вот видите, даже вы говорите — «крайности». У нас любят крайности. По-моему, это вредно. Каждый выражает свою благодарность по-своему. Один просто руку пожмет и скажет несколько трогательных слов. Другой спешит о тебе в газету написать, третий — цветы несет… Вот я удалил миндалины Валечке, дочке Олеся Петровича. Так жена его сама принесла мне домой огромный букет цветов. Но, согласитесь, смешно представить себе этого старика Никишина с букетом цветов. Да он цветы для себя позором сочтет. Потому что он грубый материалист. Для него благодарность — или деньги или окорок, масло, колбаса. Ну скажите, разве я не прав?

— Нет, не правы, Юрий Максимович. Я уже говорил: все это гораздо сложнее.

— Значит, вы так и остаетесь большим католиком, чем сам папа Римский? — улыбнулся Ракитин.