Главы для «Сромань-сам!»

— Какие подглядки в аудиокнигу, чудак-человек?

Герасим Никодимыч прекратил жмуриться, чтобы всмотреться в нежданного собеседника по ту сторону разделяющего их стола.

На людях его близорукость не сказывалась и он ясно различал плечистого субъекта в шляпе, упёршего свой взгляд в машинку — миниатюрная детская игрушка из тех, что начинающие отцы дарят своим первенцам, чтоб и самим, краями, поиграться, восполняя недополученное в личном детстве — которую тот любовно покатывал по жёлтому лаку столешницы, туда-сюда, пальцем ласкающим её капот.

— Мы знакомы? — спросил Герасим Никодимыч, отчётлива предчувствуя, что нет.

Глаза незнакомца, со вздохом, оторвались от игрушки и заторможено двинулись вверх, до контакта с ожидающим их взглядом.

Они слились, но лишь отчасти — правый глаз субъекта остался отвечать на взгляд Герасим Никодимыча, но левый продолжил скольжение вверх и немного левее.

— Муся? — строго выговорил потусторонний застольник невидимо кому, — делать больше нечего? Пристаёшь к пожилым людям, как будто мало тебе всяких патлатиков.

Герасим Никодимыч продолжал заворожённо вглядываться в чёрную дырку зрачка оставшегося глаза, чья радужка выцветше-небесного цвета делала его ещё острее, до колючести.

Ему вдруг стало нечего писать, хотя вот только что рука его насилу поспевала за диктующим бормотанием.

Он виновато отлжил ручку на продольную канавку в пластмассе со своей стороны от чернильниц.

Должно быть как раз эта прозелень зовущей поволоки, что стягивала тугой плёночностью верхний слой чернил и побудила его извести стопку бланков; но одна пара всё ещё ожидала, сиротливо, в жирных шапках «телеграмма» над линиями для заполнения адреса: гор., обл., фио.

Но заполнять их оборот ему не оставалось чем…

И вот уже два глаза покалывают его опавшее, уже невдохновенное лицо. Они делали это неощутимо, словно лучи Рентгена и Герасим Никодимычу невольно вспомнилась дежурная фраза Петра Великого, которой тот привычно привечал своих новоиспечённых графьёв и генералов: «Я вас блядей насквозь вижу!»

— Вы не такой, я знаю, — заверил голос резко контрастный мягкостью своей колким глазам, такой нежданно редкостной в этот сурово-торопыжный век.

— Кто вы? — в тон ему выдохнулось у Герасим Никодимыча.

— Олег Чертогов, он же О. Чертогов, а для друзей просто… но у нас с вами до этого не дойдёт.

Зачем-то пощупав уже ненужную пухлость кармана, Герасим Никодимыч огляделся в замкнуто просторном помещении, что оказалось довольно непустым. Вот уж нет!

Не то, чтобы толкучка, но что им надо — этим бесцельно (хм, ты уверен?), во всяком случае неспешно бродящим вокруг фигурам или тем статичным, выглядывающим на него из стекла в шкафо-будках с большими белыми цифрами на каждой?

Друг с другом посетители, казалось, не общались и даже те, за стёклами дверей не говорили в трубки международных телефонов, а лишь прилипчиво смотрели на него из будочного полумрака, как будто что-то ждали, но от него ли?.

К тому же, что он может дать им? И отчего вдруг они все Африканцы? Несмотря на свои куртки и пальто, а вон тот и вовсе в шубе.

— Это студенты? — вопросил он у Олега.

— Как я папа римский, — последовал неопределённый ответ.

— Извините, мне подумалось… может из университета.

— Мы все застреваем в университетах жизни, безвылазно.

При всей оракульности тона, в нём чувствовалась некая издёвка и тёмная ирония.

Герасим Никодимыч оторопело пригляделся к лицу под шляпой. Как мог он не заметить сразу вот эту хамовитую ухмылку лишь с виду дружелюбного лица?. Страшась услышать то, что он услышит, но и не в силах более терпеть свои невысказанные опасения, он спросил:

— Кто вы?

— Ну наконец-то! А то всё жду-жду: приступим или нет когда нибудь?.

Я тот, кто зла желает, но получается, как всегда, одно добро… Мы поняли друг друга? Ну, в смысле, на одной волне?

— Теперь уже вполне, совсем, конечно да.

— Ну и лады… И сразу к делу, мне нужен писарь, хозяйство большое, требует учёта, нужен глаз да глаз, а у вас к таким делам склонность. — Один из зрачков перевёлся на письменные принадлежности между ними:

— Составим контракт, вон и бумага завалялась, даже две. Нетроганные, — в голос закралось понятное им обоим обещание.

Герасим Никодимыч ощутил внутренний вздрог вызванный столь неприкрытым искушением.

— Я думал вам привычнее на пергаменте, — ответил он оттягивая время, — но вдруг решившись, проговорил, вернее вырвалось само, совершенно без спроса. — Нет.

— Два раза предлагать не стану, не та контора, сами понимаете. Однако из гуманным побуждений предупреждаю, там, — от правой из его кистей возложенных на столешницу в позе расслабленных кулаков, подскочил большой палец указывая вертикально вверх, однако это направление не задевало выбритой щеки говорящего.

Он, критически, сверил азимут торчания с невидимым Герасим Никодимычу пеленгом, пару раз незначительно изменил позицию верхней фаланги, но оба раза неодобрительно дёрнул всё так же незадетой и выбритой кожей, после чего опрокинул кисть запястьем книзу.