Глаз бури

Когда извозчичья колымага с хозяином на козлах влетела на площадку, душа Иосифа Нелетяги уже принадлежала к иному, надеюсь, что к лучшему, миру.

Перед смертью Иосиф очнулся, открыл глаза (но видел он, скорее всего, уже неотчетливо) и позвал хозяина так, как привык называть: «Мой герцог…» Объяснений, которые я смог дать отсутствию Михаила Михайловича, страдалец явно не понял, да и о своей просьбе, похоже, позабыл. Тогда я, чтобы не усугублять его печали и страданий, велел Мартынову, сходному с хозяином общими деталями огромной фигуры, встать рядом с умирающим, коснуться его плеча там, где не было ужасных ожогов и сказать: «Я здесь!». Иосиф сразу успокоился, улыбнулся и спустя недолгое время отошел с миром.

Чего лукавить перед собой – я никогда не любил Иосифа Нелетягу. Но простые и вместе с тем достойные обстоятельства его трагической гибели, безусловно, примирили меня с ним и всеми его недостатками, и глаза мои увлажнились слезами. Кто из нас без греха? Дашка и некоторые другие девицы плакали навзрыд.

Однако, все это было незначащим, как слезы дитяти по уроненному в пыль прянику, по сравнению с тем, что началось, когда на площадь прибыл Туманов. Едва он узнал, что Иосиф уже скончался, с ним случилась настоящая истерика. Бесконечное число раз он повторил, что вот, он нашел и привез этот распроклятый ликер, а Иосиф его не выпил. Не выпил! Как будто в этом было все дело. Напрасно я пытался обсказать ему обстоятельства кончины его друга, то, что, умирая, он и вовсе не помнил про этот ликер… Михаил Михайлович не слушал меня (и других) совершенно, больше того, в какой-то момент мне показалось, что сейчас тяжелая рука его гнева, горя и ярости просто пришибет меня, как мелкую мошку. Однако, от намерений своих я не отступился, так как, кроме меня, просто некому было приводить хозяина в чувство. Увы! Покойному Нелетяге это удавалось естественнее и легче, как сам он был легким и (теперь я отчетливо это вижу!) незлобивым человеком…

Помощь, если это можно так назвать, явилась мне со стороны совершенно неожиданной, ибо на сцене действия вдруг обнаружились и еще прибыли прямо на моих глазах дополнительные участники.

Когда я не видел, занятый пожаром, Иосифом и делами хозяина, подъехала в красивой и дорогой карете с гербами весьма пестрая компания, состоящая из четырех женщин и двух мужчин, принадлежащих на вид к совершенно разным сословиям. Что объединило их в одном экипаже, я так и не понял. Вылезши из коляски, они все сгрудились посреди площадки, смотрели на пожарище округлившимися глазами и громко обсуждали происходящее. Утонченно светского вида молодая дама (полагаю, что хозяйка кареты), одна не принимала участия в разговоре. Ее взгляд изначально был прикован к Туманову и лежащему Нелетяге. Иногда она делала пару шагов в их направлении, но тут же с исказившимся лицом отшатывалась назад и в отчаянии заламывала полные, красивые руки.

Не заметил я и времени прибытия еще одной кареты. Возможно, она простояла здесь довольно долго, а сидящая (сидящие?) в ней изучали обстановку и планировали собственные действия. Я же обратил на карету внимание лишь тогда, когда из нее с помощью слуги выбралась пожилая госпожа в серой кружевной накидке и сразу же, не мешкая, направилась к хозяину, стоящему на коленях и рыдающему возле последнего ложа своего усопшего друга. Лицо дамы, прикрытое вуалью и увиденное теперь лишь мельком, показалось мне, тем не менее, вполне знакомым. Лишь несколько позже я узнал, что дама в вуали была старой баронессой Шталь.

Зато дикий, безумный разговор, состоявшийся между нею и хозяином, я услышал в полной мере.

Даже теперь, в тишине и покое, наедине с прозрачной ночной прохладой и белым листом бумаги, мне тяжело передать его содержание, а главное, тот обжигающий бульон чувств, которым была наполнена каждая реплика и каждый миг молчания между ними.

– Мишель, – сказала дама. – Лишь теперь все стало для меня окончательно ясным. Я тебе все объясню, и я надеюсь, что прошлое сгорело сегодня в этом ужасном огне. Огонь очищает, так говорят легенды. Мы сможем начать все заново.

– Нет, – сказал Туманов, не поднимая головы и с болью вглядываясь в обезображенное, но удивительно спокойное лицо Нелетяги.

– Да, – не согласилась дама. – Я узнавала о тебе и говорила с тобой. Ты похож на меня больше, чем два других моих сына. У тебя та же бульдожья хватка и та же жизненная энергия…

– Нет, – повторил хозяин. – Я действительно был похож на вас, баронесса, но это в прошлом.

– Не называй меня баронессой…

– Все остальные наименования, которые я смогу для вас подобрать, будут слишком неблагозвучны.

– Мишель! Я объясню тебе… Это чудовищное стечение обстоятельств…

– Я ненавижу это имя, и пожалуй, еще раз сменю его. Иначе меня будут преследовать воспоминания, как вы его произносили…