Глаз бури

Между тем тонкая фигурка, в которой я сразу и достоверно опознал барышню Софью, была перехвачена на пути своими знакомцами. До меня доносились лишь неопределенные возгласы, кто-то кого-то в чем-то убеждал, другие не соглашались, настаивая на чем-то своем.

Туманов ждал, и во взгляде его, который я на мгновение перехватил, была лишь усталая безнадежность.

Разговор, который произошел между хозяином и барышней Софьей, я слышал доподлинно, хотя почти ничего не понял из него по сути.

– Михаил! Иосиф… я уже знаю… Мне так жаль! Он был очень… очень добрый и умный. И любил тебя…

– Да. Он думал, что ты – здесь. И я так думал, пока не получил письмо.

– Письмо? Какое письмо?

– Неважно. Ты действительно провела эту ночь у него… у Ефима?

– Да! Я сейчас тебе все объясню…

– Не надо. Мне сегодня… и вчера уже много всего объяснили. А Иосиф умер. Я жутко устал…

– Ты не хочешь меня выслушать?

– Если честно, то нет. Меня тошнит от слов.

– Как пожелаешь!

Барышня Софья знакомо притопнула ножкой и дернула подбородком. Хозяин отвернулся и едва ли не зевнул. Софья сделала непроницаемое лицо и пошла было прочь, но то ли споткнулась, то ли пошатнулась. Я кинулся, поддержал ее под локоть. Она взглянула с ласковой болью:

– Спасибо вам, Иннокентий Порфирьевич. Вечно-то вы меня выручаете…

– Всегда рад, – искренне ответил я.

– Да уж дай Бог, в последний раз, – тихо произнесла барышня.

Тут подбежавшая молодая женщина, которая давечи разговаривала с хозяином, подхватила Софью под локоть, и едва ли не насильно потащила прочь, к карете с гербами. На Туманова она при этом смотрела через плечо так, словно он был экспонатом в зверинце, который в любой момент мог броситься и укусить.

Каждой жилочкой ощущая последствия безумной и бессонной ночи, размышляя и анализируя из последних сил, чему я оказываюсь свидетелем и какая здесь должна быть моя роль, чтобы после мне не в чем было себя упрекнуть и каяться, я, как это всегда и бывает, окончательно упустил из виду сами события.

Евфимий Шталь с хозяином казались одного роста. На самом деле Туманов (Туманов ли? Как же его теперь правильно назвать-то? Не ведаю!) был на пару дюймов выше, но в тот час сгорбился и ссутулился так, что разница сделалась незаметной. Младший брат говорил на все возвышающемся тоне, не удерживаясь местами от нервных взвизгов, и напоминал закрученную до предела пружину. Старший, казалось, едва удерживал спину прямой, а глаза – открытыми.

О чем именно они беседовали, я довольно быстро отказался разобрать. Ловил лишь отдельные, не связанные слова, да и то преимущественно Ефимовы, так как хозяин говорил тихо.

– Все сделки до конца недели будут расторгнуты. Константин не захочет…

….

– Ты точно женишься? Не обманешь? Не надсмеешься?

– А вы б на моем месте упустили возможность?

….

– Мне не нужно никакое наследство, да и самих вас в глаза бы не видал. Обоих!

– Кто ж станет верить вашему слову?

…

– Что ж откладывать? Анне Сергеевне никакие преследования угрожать более не будут…

….

– Лизавета с давних лет была предана мне, как кошка. Подумайте. Зачем бы я стал?…

– А кто ж тогда?

– Если не вы, то я и представить не могу…

….

– … не понять, да и нужно ли это кому? Пожалуй, не нужно, хотя маман это разочарование, возможно, убьет.

– Ты ожидаешь от меня?…

– Помилуйте! Ни в коем разе! Это же не в моих интересах, в конце концов…

Пока они так разговаривали о чем-то своем, насквозь мне непонятном, на площади перед пожарищем произошли очередные перестроения. Все собравшиеся разбились как бы на две крайние группы, между которыми поместились: уже упомянутый мною господин казенного вида, двое городовых, которые перед ним держались с умеренным подобострастием, исправник и наш швейцар Мартынов, который по собственному скудоумию всегда инстинктивно тянется к любому начальству, способному отдавать внятные приказания.

Группы же скучковались по признаку, который так и остался для меня неясен. Проще всего было бы предположить: простые и благородные. Однако, все явно было не так просто. Среди как бы благородных стояла бедно одетая девушка-медичка с незначительным, но добрым лицом. Среди как бы простых – студенты и уже знакомая мне барышня Камышева, которая как-то приходила к хозяину. Отчего они разделились и что между ними всеми происходило?

Туманов и Шталь между тем закончили явно тягостный для обоих разговор. Старая баронесса Шталь, которую под руку поддерживала одна из прибывших в карете барышень, слабо поманила Ефима рукой. Он поколебался, но подошел и, холодно взглянув на мать, подставил ей локоть.

– Софи! – позвала похожая на курицу женщина.

Я оглянулся и тут же разглядел ее. Барышня Софья стояла, придерживаясь рукой за какую-то обгоревшую конструкцию, оставленную пожарными, и напоминала повисшее в безветрии знамя.

– Софья Павловна! – с каким-то нервическим весельем крикнул примеченный мною ранее мастеровой. – Идите сюда, к нам! Они там все уже свое отыграли! За нами будущее!

Барышня Софья ошалело озиралась, словно силясь понять: чего от нее хотят?