«Идите к нему! К хозяину!» – чуть было не крикнул я, но, понятное дело, удержался. Кто я такой, чтоб так мешаться в чужую жизнь? Тем более, в жизнь Софьи Павловны…
Медленно, шаг за шагом барышня Софья стронулась с места и пошла. Ефим Шталь наблюдал за каждым ее движением радостным, изумленным и плотоядным взором. Женщина-курица плавно раскинула объятия, похожие на растопыренные крылья квочки. Девушка-медичка побежала навстречу, что-то быстро лопоча. Втянув в себя Софью, группа быстро успокоилась, как успокаивается пруд, в который швырнули булыжник.
Все взгляды скрестились на одном месте. Художник накладывал на картину завершающие мазки, на ходу меняя и исправляя замысел. Михаил Туманов словно стряхнул с себя апатию, гнев и усталость, выпрямился во весь свой огромный рост и неожиданно рассмеялся. Его искренний смех кнутом ударил по натянутым нервам присутствующих.
– Пойдем отсюда, Иосиф, – сказал он, легко поднимая с земли тело покойного друга. – Жаль, что ты не можешь всех их видеть сейчас. Тебе бы понравилось…
Может быть, это и не было правильным с какой-то, а то и со всех точек зрения, но с пожарища я ушел вместе с ними – с Михаилом Тумановым, хозяином сгоревшего игорного дома и его мертвым другом – безбожником и содомитом Иосифом Нелетягой…
Глава 42
В которой Софи описывает подруге почти те же события, но со своей точки зрения, а у Грушеньки сбываются мечты