Глаз тигра. Не буди дьявола

Я вдумчиво выкурил три чируты, но первое гениальное озарение пришло лишь на закате: такое чарующе простое и понятное, что я тут же усомнился в его верности и стал изучать свою мысль со всевозможных сторон.

К тому времени как идея прошла проверку, ветер стих и совсем стемнело, а я все сидел, думал и удовлетворенно кивал.

Патрульный катер сиял. Во всех иллюминаторах горел свет, а кормовую палубу заливали белым огнем два прожектора, и она походила на пустую сцену.

Я разбудил Чабби, мы снова поели, попили, а потом я сказал:

– Пошли на берег. Оттуда лучше видно.

– А вдруг это ловушка? – угрюмо осведомился Чабби.

– Вряд ли. Все на борту, и они действуют с позиции силы. Шерри-то у них. Им не надо ничего придумывать.

– Друг, если они ее хоть пальцем тронут… – Не договорив, он встал. – Ладно, пойдем.

Мы взвели курки и с пальцами на спусковых крючках пробрались сквозь рощу. Вокруг было тихо и безлюдно.

Мы остановились у выхода на пляж, в каких-то двух сотнях ярдов от катера. Я прислонился к пальме и навел на него бинокль. Как на ладони. Я даже прочел надпись на сигаретной пачке в руках у одного из часовых, когда тот достал ее, чтобы закурить.

Какое бы шоу ни готовил Сулейман Дада, мы заняли места в первом ряду, и от предчувствия грядущей жути по телу моему прогулялся ледяной ветерок.

Я опустил бинокль и шепнул Чабби:

– Давай-ка поменяемся оружием.

Он передал мне длинноствольный «ФН» и забрал автомат Калашникова.

Чтобы контролировать палубу, мне требовалась точность «бельгийца». Разумеется, я не стану ничего предпринимать, пока Шерри не тронут. Но если ей причинят вред, я сделаю так, чтобы она не страдала в одиночку.

Я присел на корточки у пальмы, настроил планку автомата и аккуратно прицелился в голову часового. Убедился, что со своей позиции могу пустить пулю ему в висок, положил автомат на колени и стал ждать.

В ушах звенели болотные москиты, но мы с Чабби не обращали на них внимания и сидели тихо. Нервы просили курева, но с этой радостью пришлось повременить.

Время тянулось еле-еле. На меня нахлынули новые страхи, от которых ожидание стало казаться бесконечным, но за несколько минут до обещанного часа на палубе катера возобновилась суматоха. Люди Сулеймана Дады вновь помогли ему подняться по трапу, где он расположился у релинга лицом к кормовой палубе – весь потный, с мокрыми пятнами на спине и под мышками белого форменного кителя. Наверное, скрашивал ожидание, то и дело прикладываясь к бутылке виски – не исключено, что из моих пещерных запасов.

Он перешучивался со своими людьми, и от смеха его необъятный живот радостно подпрыгивал, а окружающие раболепно подхихикивали. Звуки всеобщего веселья разносились над водой до самого берега.

Вслед за Сулейманом на мостик поднялись Мэнни Резник и его белобрысая подружка. В дорогой одежде неофициального покроя холеный Мэнни стоял чуть поодаль от остальных, и я не заметил интереса на его надменном лице. Он напоминал взрослого на детском утреннике: человека, выполняющего скучную и в какой-то мере неприятную обязанность.

Лорна Пейдж, напротив, была взволнована, и глаза ее сияли, как у девушки на самом первом свидании. Посмеиваясь над шутками Сулеймана Дады, она выжидающе прильнула к релингу над пустой до поры до времени палубой. В мощный бинокль я видел румянец у нее на щеках – и вовсе не из-за косметики.

Я сосредоточенно разглядывал ее; и лишь когда Чабби заерзал и встревоженно хмыкнул, мне вспомнилось, что смотреть надо на палубу.

Теперь там стояли двое матросов в форме, а между ними – Шерри. По сравнению с матросами – те держали ее за руки – она казалась маленькой и хрупкой.

Та же одежда, которую она в спешке нацепила ранним утром. Волосы растрепаны. Лицо вытянутое, напряженное – но, присмотревшись, я понял, что черные круги выступили под глазами не из-за недосыпа. Ее били. Холодея от ярости, я смотрел на ее вздутые, словно искусанные пчелами, губы и на ссадину на распухшей щеке.

Да, ей досталось, и досталось сильно. Обшарив ее глазами, я увидел на синей рубашке мазки запекшейся крови, а когда один из конвоиров грубо повернул ее лицом к берегу, оказалось, что одна ее рука небрежно забинтована, и на бинтах выступили пятна – то ли кровавые, то ли от дезинфицирующего средства.

Вид больной, усталый, на исходе сил. Гнев мой грозил затмить рассудок. Мне хотелось причинить боль тем, кто сотворил это с Шерри, и я, уже не контролируя своих действий, стал поднимать дрожащей рукой автомат, но крепко зажмурился, сделал долгий глубокий вдох и отогнал ненависть. Всему свое время, и оно пока не пришло.

Когда я открыл глаза и перефокусировал бинокль, Сулейман Дада уже поднес к губам мегафон: