Глаз тигра. Не буди дьявола

При вчерашнем разграблении аптечку мою вскрыли, а содержимое разбросали по пещере, но я собрал все нужное для дезинфекции и перевязки изуродованных пальцев Шерри. Ей вырвали три ногтя, и я боялся, что вместе с корнями и они больше не вырастут; но когда Шерри стала выражать такие же опасения, я решительно их отверг.

Обработав раны, я заставил ее проглотить пару таблеток кодеина, чтобы унять боль, и приготовил постель в темном закоулке пещеры.

– Отдыхай. – Я встал на колени и нежно поцеловал ее в губы. – Попробуй уснуть. Приду, когда будем готовы отплывать.

Чабби уже занялся насущными делами: проверил вельбот и выяснил, что тот неплохо сохранился, если не считать нескольких отверстий от шрапнели.

В ящике с инструментами нашлась замазка «Прэтли». Мы зашпатлевали дырки и оставили вельбот на берегу.

Яма, в которой прежде был сундук, послужила братской могилой для разбросанных вокруг нее мертвецов: нескольких мужчин и одной женщины. Мы сложили их, как сельдей в бочку, и присыпали мягким песком, после чего эксгумировали золотую голову с мерцающим глазом в широком лбу. Пошатываясь под ее тяжестью, кое-как перенесли сокровище к вельботу, опустили на дно и обложили мягкими полиэтиленовыми прокладками. Мешочки с изумрудами и сапфирами я сложил в рюкзак и оставил его рядом с головой тигра.

Затем мы вернулись к пещерам, где провели ревизию уцелевшего снаряжения: канистры с водой и топливом, компрессор и баллоны для аквалангов. Когда перетащили все в вельбот, день клонился к вечеру, а я страшно устал. Положил на груду вещей автомат, отошел в сторону и, закурив две чируты, протянул одну Чабби, впервые предлагая сделать перерыв.

– Ну что – думаю, можно отчаливать.

Чабби затянулся чирутой, выдохнул долгую струю голубого дыма и сплюнул на песок.

– Пойду принесу Анджело. – И продолжил, перехватив мой непонимающий взгляд: – Нельзя его бросать. Одиноко здесь. Парень хотел бы лежать рядом с родней, по-христиански.

Прихватив рулон брезента, он скрылся в подступавшем сумраке, а я отправился к пещерам за Шерри.

Разбудил ее, заставил надеть мой шерстяной свитер, чтобы не замерзла, дал ей еще две таблетки кодеина и повел к берегу. Уже стемнело. Одной рукой я обнимал Шерри, а в другой держал фонарик. Когда мы вышли на пляж, я нерешительно остановился. Что-то было не так. Я поводил лучом фонарика по нагруженному вельботу. Понял, в чем дело, и сердце мое ушло в пятки.

Я оставил автомат в вельботе, но теперь его здесь не было.

– Шерри, – настойчиво зашептал я, – ложись и лежи, пока не позову.

Она тут же опустилась на песок, а я стал судорожно озираться в поисках какого-нибудь оружия. Подумал про ружье для подводной охоты, но оно осталось под канистрами, а нож – про него я совсем забыл – до сих пор торчал в стволе пальмы. Может, выхватить из ящика гаечный ключ… Но этому намерению не суждено было осуществиться.

– Гарри, автомат у меня, – донесся из темноты за спиной низкий гортанный голос. – Не оборачивайтесь. И давайте без глупостей.

Наверное, он забрал «ФН» и залег в роще, а теперь бесшумно приблизился. Я замер.

– Повторяю, не оборачивайтесь. Просто бросьте мне фонарик. Через плечо.

Я сделал, как было велено, и услышал, как скрипнули песчинки, когда он нагибался за фонариком.

– Теперь можете повернуться. Медленно.

Я так и сделал. В глаза мне ударил слепящий луч, но я различил за ним очертания громадной человеческой фигуры.

– Как искупались, Сулейман? Нормально?

На нем не было ничего, кроме коротких белых трусов. Огромный живот и бесформенные ноги влажно поблескивали в отраженном свете фонарика.

– Гарри, у меня уже аллергия на ваши шутки, – снова заговорил он глубоким, богатым на интонации голосом, и я запоздало вспомнил, что в соленой морской воде человек с таким переизбытком веса становится куда легче и сильнее. Как бы то ни было, даже с поправкой на вспоможение прилива Сулейман Дада совершил невообразимый подвиг: пережил страшный взрыв и вплавь одолел две мили неспокойного океана. Вряд ли такое деяние сумел бы повторить кто-то из его людей.

– Думаю, первый выстрел надо сделать в живот, – вновь заговорил он. Приклад автомата покоился на его левом локтевом сгибе. Той же рукой он направил фонарик мне в лицо. – Говорят, что ранение в живот самое болезненное.

Несколько секунд мы молчали. Сулейман Дада дышал с глубоким астматическим присвистом, а я отчаянно думал, как отвлечь врага, чтобы у меня появился шанс схватить автомат за ствол.

– Вряд ли вы опуститесь на колени и станете молить о пощаде, – предположил Дада.

– Катитесь к черту, Сулейман! – подтвердил я.

– Так я и думал. Жаль, конечно. Мне бы это понравилось. Но что насчет девушки, Гарри? Неужели она не стоит капельки вашей гордости?..

Мы оба услышали Чабби. Он знал, что даже в темноте не сумеет незаметно пересечь открытую полосу песка, поэтому во весь опор бросился к Сулейману Даде. Уверен, Чабби с самого начала понимал, что не добежит: на самом деле он отвлекал врага – то есть делал именно то, в чем я столь отчаянно нуждался.