Я пространно рассказывал обо всех приготовлениях, а Шерри внимательно меня слушала. Время от времени задавала вопрос-другой, но по большей части хранила молчание. Наконец я выдал ей билет на самолет и тонкую пачку дорожных чеков – на первое время.
– Все уже готово? – удивилась она, а когда я кивнул, открыла большим пальцем брошюру с билетом. – Когда я вылетаю?
– Завтра в полдень.
– А ты когда?
– Тем же самолетом, на котором повезут гроб. Тремя днями позже, в пятницу. Рейс Британской корпорации зарубежных авиалиний, прибытие в час тридцать дня. Тебе хватит времени все сделать, а потом встретишь меня у зоны прилета.
Ночь, по обыкновению, была нежна и полна любви, но я все равно почувствовал, что Шерри одолевает глубинная тоска – та, что накатывает, когда пришло время прощаться.
На рассвете дельфины встретили нас у входа в залив. Мы провозились с ними все утро, а потом не спеша поплыли к берегу.
На старом пикапе я отвез Шерри в аэропорт. Почти всю поездку она молчала, а потом решила что-то сказать, но говорила бессвязно, и я ничего не понял, а она сбивчиво закончила:
– Если с нами что-то случится – ну, сам понимаешь, ничто не вечно, – тогда…
– Договаривай, – сказал я.
– Нечего договаривать… Просто давай попробуем простить друг друга – в случае чего.
Потом она молчала. У заграждения перед летным полем прильнула ко мне, обняла за шею, поцеловала и быстро ушла к самолету. Поднимаясь по трапу, она не помахала мне. Даже не обернулась.
Я смотрел, как самолет набирает высоту, сворачивает в сторону континента и исчезает над проливом, а потом медленно поехал к Черепашьему заливу.
Без нее мне стало одиноко, и ночью, лежа на двуспальной кровати под москитной сеткой, я окончательно понял, что иду на необходимый риск. Чрезвычайный, но необходимый. Я знал, что Шерри надо вернуть. Без нее жизнь утратит всякий вкус. Оставалось надеяться, что мой рычаг убеждения одолеет силу, руководящую ее поступками. Выбор она сделает сама, но я обязан повлиять на нее – разыграть все козыри, что имеются в моем распоряжении.
Утром я поехал в Сент-Мэри. Мы с Фредом Кокером поспорили, посовещались, обменялись деньгами и обязательствами, после чего он открыл двустворчатые ворота, и я поставил пикап рядом с катафалком. В кузов мы погрузили один из лучших гробов – тиковый, с посеребренными ручками и красной бархатной обивкой. Я прикрыл его куском брезента и вернулся в Черепаший залив. Когда я все упаковал и закрутил винты на крышке, вес гроба чуть-чуть не дотягивал до пятисот фунтов.
По темноте вернулся в город, а когда закончил с приготовлениями, в «Лорде Нельсоне» близилось время закрытия, но я успел пропустить рюмашку, после чего опять отправился в Черепаший залив: собирать видавшую виды холщовую дорожную сумку.
Ровно в двенадцать следующего дня – двадцатью четырьмя часами раньше, чем было условлено с Шерри Норт, – я сел на самолет до континента и тем же вечером успел на рейс Британской корпорации зарубежных авиалиний из Найроби.
В Цюрихе меня никто не встретил, поскольку я прибыл с опережением на сутки. По-быстрому разобравшись с таможней и миграционным контролем, я вышел в просторный зал ожидания.
Сдал сумку в камеру хранения и занялся последними штрихами. Нашел рейс, отбывающий завтра в двадцать минут второго. Он полностью меня устраивал. Я купил один билет, переместился к столу справок и ждал, пока не освободится миниатюрная красавица-блондинка в форме «Свисс эйр», после чего пустился в пространные объяснения. Поначалу блондинка была непреклонна, но я продемонстрировал ей лукавые морщинки вокруг глаз, улыбнулся как надо и наконец заинтриговал ее своим рассказом – так, что она даже хихикнула от предвкушения.
– Завтра вы работаете? Точно? – переспросил я.
– Да, месье, не беспокойтесь, буду на месте.
Мы расстались друзьями. Я забрал сумку, поймал такси и велел отвезти меня в гостиницу «Холидей инн» неподалеку от аэропорта – ту самую, где я однажды с волнением наблюдал, как голландский полисмен борется за жизнь. Заказал выпить, принял ванну и, устроившись перед телевизором, погрузился в воспоминания.
Назавтра, незадолго до полудня, я сидел в кафе аэропорта. Притворялся, что читаю «Франкфуртер альгемайне цайтунг», но на деле выглядывал из-за страницы и обводил глазами зал ожидания. Я уже сдал багаж и зарегистрировался на рейс. Осталось пройти через зону вылета.
На мне был купленный поутру костюм эксцентричного покроя, мышиного оттенка и на два размера больше, чем нужно. Никто из знакомых не поверил бы, что Гарри Флетчер способен показаться на публике в таком виде. Еще я полностью изменил свой силуэт, подложив там и сям гостиничные полотенца, самостоятельно подстригся, присыпал взъерошенные огрызки шевелюры тальковой пудрой и теперь выглядел лет на пятнадцать старше. Глянув сквозь очки в золотой оправе на отражение в зеркале мужской уборной, я сам себя не узнал.