Глаз тигра. Не буди дьявола

Город Махенге расположился в поросшей лесами горной местности, возвышающейся над низменными прибрежными районами. Во всей своей совокупности он состоял из четырех торговых факторий, которыми владели индийские лавочники, а также резиденции германского комиссара.

Резиденция представляла собой большое, крытое пальмовыми листьями и тростником каменное здание, окруженное широкими верандами, сплошь увитыми пурпурной бугенвиллеей. За ней располагались казармы и учебный плац африканских солдат и полицейских, а перед фасадом стоял одинокий флагшток, на котором висел флаг, окрашенный в черный, красный и желтый цвета империи. Крохотный островок на необъятных просторах африканского буша, местопребывание правительства, контролирующего территорию размерами с Францию. Территорию, которая тянулась к югу до реки Рувума и до границы Португальского Мозамбика, к востоку до Индийского океана и к западу до гористых районов Сао-Хилл и Мбеи.

Находясь в этой цитадели, германский комиссар Северной провинции пользовался неограниченной властью средневекового феодала. Он был как бы одной из дланей кайзера или, если точнее, ее мизинцем – и нес ответственность только перед губернатором Шее в Дар-эс-Саламе. Но до Дар-эс-Салама было далеко, многие мили долгого и мучительного пути, тем более что губернатор Шее – человек занятой, не беспокоить же его по каждому пустяку. Налоги с подконтрольной территории собирал герр комиссар Герман Флейшер, и ему никто не мог помешать собирать их так, как ему самому придет в его милую голову, хотя мало кто из коренных обитателей южной провинции назвал бы нрав Германа Флейшера и установленные им порядки милыми.

В то самое время, как гонец, несущий новость об аннексии Нью-Ливерпуля британцами, быстрым шагом перевалил через последний подъем и сквозь усеянные острыми шипами ветки акаций бросил взгляд на крохотные, жмущиеся друг к другу строения Махенге, герр Флейшер заканчивал свою полуденную трапезу.

Да, хорошо поесть он был большой любитель: на полдник ему для начала подали фунта два айсбайна, то есть свиной рульки по-немецки, с таким же количеством квашеной капусты и дюжиной картофелин – все это великолепие плавало в густом, ароматном соусе. Слегка заморив этим червячка, он почувствовал волчий аппетит и перешел к сосискам. Колбасные изделия ему еженедельно доставлял нарочный из Додомы на севере, где их производил настоящий гений своего дела, иммигрант из Вестфалии, – колбаса и прочее обладали у него вкусом, неотличимым от настоящих шварцвальдовских. Вот эти сосиски, а также пильзнерское пиво сорта «Ганза», специально охлаждаемое в глиняных жбанах, пробуждали в организме герра Флейшера восхитительное чувство ностальгии. Он поедал все это не столько молча и благопристойно, сколько размеренно и степенно, и все это огромное количество пищи, оказавшись внутри тела, охваченного кителем и галифе из плотного плиса серого цвета, повысило внутреннее давление, а это способствовало тому, что на лице его и на шее проступил пот, принуждая его время от времени делать паузы и утираться.

Наконец герр Флейшер глубоко вздохнул и, скрипнув кожаными сандалиями, откинулся на спинку стула. Сквозь слой улегшихся в желудке сосисок пробился пузырек газа, поднялся вверх и вырвался наружу деликатной отрыжкой. Посмаковав ее вкус, он еще раз блаженно вздохнул, щурясь, покинул утонувшую в глубокой тени веранду и вышел, окунувшись в переливающиеся волны ослепительного солнечного света.

И тут он увидел приближающегося курьера. Этот человек подошел к ступеням веранды и под палящим солнцем присел на корточки, между ног его была целомудренно натянута набедренная повязка. Черное, лоснящееся тело его блестело от пота, но ноги до самых колен покрывал тонкий слой пыли, а грудь размеренно поднималась и опускалась, вдыхая разреженный от жары воздух. Глаза его были деликатно опущены: пока бвана мкуба формально не даст гонцу понять, что он заметил его присутствие, прямо смотреть на него нельзя.

Герман Флейшер задумчиво смотрел на этого человека, и хорошее настроение его постепенно улетучивалось: он уже предвкушал было, как с наслаждением станет предаваться дневной сиесте, а этот гонец взял и все испортил. Он отвернулся, посмотрел на низкое облачко над южными холмами и отхлебнул пива. Потом выбрал из лежащей перед ним коробки сигару и закурил. Сигара горела ровно и медленно, и дым ее понемногу вернул прежнее благостное настроение. Выкурив сигару почти до конца, Флейшер загасил окурок о стену веранды.

– Говори, – пробурчал он.

Гонец поднял на него глаза и ахнул от изумления и благоговейного трепета, лицезрея перед собой столь прекрасную, столь благородную личность комиссара. Конечно, такое явное выражение восхищения носило ритуальный характер, тем не менее оно приятно щекотало нервы герра Флейшера.