Глаз тигра. Не буди дьявола

У малярийных паразитов жизненный цикл составляет тридцать шесть часов, и теперь, когда наступил кризис, Роза стремилась резко поднять температуру его тела, чтобы прервать этот цикл и унять лихорадку. От кровати так и полыхало жаром, в помещении хижины стояла жара, как на кухне. Из-под толстого слоя одеял торчала одна только голова Себастьяна с раскрасневшимся до кирпичного цвета лицом. Пот ручьями бежал из каждой поры его тела, волосы его были насквозь мокры, как и подушка под ними, но зубы продолжали стучать, и весь он дрожал с такой силой, что под ним тряслась раскладная койка.

Роза сидела рядом с кроватью и наблюдала. Время от времени наклонялась и тряпицей отирала пот с его глаз и губ. Строгость на лице ее теперь куда-то пропала, взгляд смягчился и стал даже задумчивым. Одна из влажных прядей Себастьяна прилипла ему ко лбу, и Роза кончиком пальца убрала ее назад. Она повторила это движение еще раз, гладя пальчиками его влажные волосы в безотчетном желании успокоить и утешить его.

Вдруг Себастьян открыл глаза, и Роза виновато отдернула руку. Взгляд его серых глаз был мутным и рассеянным, как у только что родившегося щенка, и в груди Розы вдруг что-то шевельнулось.

– Прошу тебя, продолжай, – заплетающимся языком произнес он.

Жар мешал ему говорить отчетливо, тем не менее Роза удивилась, слушая тембр и интонацию его голоса. Она в первый раз услышала, как он говорит, и голос его был совсем не похож на голос какого-то негодяя или бандита. Секунду поколебавшись, она бросила быстрый взгляд на дверь хижины, убедилась, что они здесь одни, протянула руку и погладила ему щеку.

– Ты хорошая… хорошая и добрая, – пробормотал он.

– Ш-ш… – с укором предупредила она, что ему лучше молчать.

– Спасибо тебе.

– Ш-ш! Закрой глаза.

Веки его дрогнули и закрылись. Себастьян глубоко и прерывисто, почти судорожно вздохнул.

Кризис налетел неожиданно и совершенно потряс его – так мощный порыв ветра сотрясает попавшееся ему на пути дерево. Температура стремительно подскочила, он метался в кровати, корчился всем телом, старался сбросить с себя груз многочисленных одеял, и Розе пришлось позвать на помощь жену Мохаммеда – в одиночку справиться с Себастьяном она не могла. Обильное потоотделение промочило тоненький матрас насквозь, и на земляном полу под кроватью даже образовалась лужица. Себастьян то и дело вскрикивал, что-то бессвязно бормотал: его одолевали горячечные видения.

И вдруг, как по мановению волшебной палочки, кризис миновал, и Себастьян внезапно затих. Совершенно обессиленный, он лежал неподвижно, и только неглубокое, едва заметное дыхание указывало на то, что в его организме еще теплится жизнь. Роза попробовала рукой его лоб: температура спала, но от девушки не укрылось, что малярия окрасила кожу Себастьяна желтоватым оттенком.

– В первый раз всегда тяжело переносится, – сказала жена Мохаммеда, отпуская его закутанные одеялом ноги.

– Да, нянюшка, – отозвалась Роза. – Принеси-ка тазик с водой. Его надо помыть и переменить одеяла.

Ей уже не раз приходилось иметь дело с больными или ранеными мужчинами – слугами, носильщиками, стрелками и, конечно же, с собственным отцом. Но теперь, когда няня сняла с больного одеяла и Роза принялась вытирать влажной тряпицей тело лежащего без сознания Себастьяна, ее вдруг охватило странное, необъяснимое чувство неловкости, даже некоего страха, смешанного с едва сдерживаемым волнением. Она почувствовала горячий прилив крови к щекам и быстро наклонила голову, чтобы няня не увидела ее раскрасневшегося лица.

Кожа на плечах и на груди Себастьяна, куда не попадали палящие солнечные лучи, была белая, мягкая и гладкая, как отполированный алебастр. Под ее пальцами она казалась упругой, плотной и эластичной, что пробуждало в Розе чувственность, и это вызывало у нее странное беспокойство. Когда она поняла, что не столько обтирает его фланелевой тканью, сколько ласкает его выпуклые крепкие мышцы под бледной кожей, девушка спохватилась, движения ее сразу стали более резкими и деловитыми.

Они вытерли верхнюю часть его тела насухо, и нянька протянула руку, собираясь сдернуть одеяла, прикрывающие юношу ниже пояса.

– Погоди, погоди-ка! – почти выкрикнула Роза.

Рука старой няньки повисла над одеялом в воздухе, и она недоуменно и вместе с тем лукаво повернула к ней голову и застыла – в этой ее позе было нечто комично-птичье. В ее высохшем, покрытом морщинами лице мелькнуло выражение озорного веселья.

– Погоди ты, – в замешательстве повторила Роза. – Сначала помоги мне надеть на него ночную рубашку.

Она схватила со стула, стоящего рядом с кроватью, старую и довольно изношенную, но свежевыглаженную ночную рубашку Флинна.

– Эта штука тебя не укусит, Маленькая Долговласка, – слегка поддразнила ее старуха. – У этой штуки зубов нет.

– Что ты болтаешь всякие глупости! – с излишней грубостью отрезала Роза. – Прекрати! Лучше помоги усадить его.

Взявшись с обеих сторон, они подняли Себастьяна, через голову натянули на него рубаху и снова опустили на подушку.

– И что теперь? – с невинным видом спросила старая нянька.