Слон демонстративно встал на колени перед едва шевелящимся телом девчушки и, направив на нее свои бивни, проткнул ей грудь. Потом поднял на этих великолепных экземплярах слоновой кости раздавленное, с переломанными костями и уже совсем мало похожее на человеческое тело, раздраженно мотнул головой и отшвырнул его прочь.
Себастьяну достаточно было увидеть эту страшную картину, чтобы вновь привести в порядок потрясенные нервы и собрать в кулак остатки мужества. В руках он держал винтовку, но все еще дрожал от страха и нервного напряжения. Пот пропитал его китель, мокрые пряди кудрявых волос прилипли ко лбу, хриплое дыхание застревало в горле. Он постоял в нерешительности, пытаясь побороть страх, подгоняющий его снова броситься наутек.
А самец уже приближался, и теперь один из его бивней был окрашен темной, лоснящейся в лунных лучах кровью девушки, и множество сгустков ее прилипло к его вздутому лбу в том месте, где начинался хобот. Именно эта картина сначала преобразила страх в отвращение, а потом и в злость.
Себастьян поднял винтовку, в его неуверенных, ослабевших руках ствол ее ходил из стороны в сторону. Глядя вдоль ствола, прицелился, и вдруг зрение его снова обрело ясность, а разошедшиеся нервы наконец успокоились. Теперь он опять стал мужчиной.
Себастьян навел мушку прицела на голову слона, стараясь держать ее на поперечной, перерезающей лоб в основании хобота складке, и нажал на курок. Отдача жестко ударила прикладом в плечо, гром выстрела отозвался болью в барабанных перепонках, но он увидел, что пуля точно вошла туда, куда он целил: над коркой засохшей на лбу и голове грязи поднялся фонтанчик пыли, веки животного задрожали, на секунду закрылись, потом снова раскрылись.
Не опуская ствола, Себастьян передернул затвор, пустая гильза отлетела в пыль. Загнав очередную пулю в патронник, он снова навел прицел на массивную голову самца. Еще один выстрел – и слон покачнулся, как пьяный. Уши, которые прежде были полуприжаты, теперь раскрылись веером, и голова неотчетливо качнулась вперед.
Он выстрелил снова, и самец моргнул – пуля попала в кость и хрящевину его головы – и пошел на Себастьяна, но в движениях его чувствовалась некая вялость, а в глазах отсутствие яростной решимости. Себастьян стрелял снова и снова, теперь уже в грудь, перезаряжал винтовку и целился уже совершенно хладнокровно, наклоняясь вперед и плотнее прижимая приклад к плечу при отдаче и тщательно выцеливая каждый выстрел. Он понимал, что каждая пуля бьет в грудную полость и, пробивая легкие, может поразить зверю сердце и печень.
Самец прекратил бег и перешел на шаркающий, неуверенный шаг, потерял направление и встал к Себастьяну боком, и грудная клетка его колыхалась, превозмогая боль в искромсанных внутренних органах.
Себастьян опустил винтовку и твердыми пальцами вставил в пустой магазин новую обойму. Самец тихонько простонал, на кончике его хобота показалась кровь, сочащаяся из его истерзанных пулями легких.
Не чувствуя ни капли жалости, охваченный холодной злостью, Себастьян снова поднял готовую к бою винтовку и прицелился в темную полость посередине его уха. Пуля ударила с резким шлепком – так топор врезается в ствол дерева. Слон осел и повалился вперед – пуля попала прямо в мозг. Под тяжестью слоновьей туши бивни его на всю свою длину вошли в землю.
Четыре тонны свежего мяса, доставленные прямехонько в центр деревни, – это был неплохой результат. Цена, уплаченная за эту добычу, отнюдь не была чрезмерной, решил М’топо. Три разрушенные хижины можно восстановить за пару дней, а посевов проса уничтожено всего четыре акра. Да и погибших оказалось лишь двое: старуха, которой давно помирать пора, да девица, которая, несмотря на свои уже почти восемнадцать лет, ни разу еще не забеременела. Следовательно, были серьезные основания считать ее бесплодной, – значит, для общины она тоже не бог весть какая потеря.
М’топо пригрелся на утреннем солнышке, и видно было, что он очень доволен жизнью. Он сидел на своей резной табуреточке – и Себастьян рядом с ним – и широко улыбался, глядя на всеобщее веселье.
Разделывать тушу животного назначили десятка два мужчин, которые разделись догола и вооружились дротиками с коротким древком и длинным лезвием наконечника. Они собрались вокруг громадной горы мяса и беззлобно препирались между собой, дожидаясь, пока Мохаммед с четырьмя помощниками извлекут слоновьи бивни. А вокруг них, образовав уже более широкий круг, ждали остальные жители деревни и, чтобы скоротать время, распевали песни. Ритм для них, усиленный хлопаньем рук и топаньем ног, выбивал барабанщик. Запевал мужской бас, его подхватывало звонкое, мелодичное сопрано женского хора, звуки песни то взмывали к небу, то низко падали и снова взмывали ввысь.
Мохаммед терпеливо махал и махал своим топориком и вот наконец отделил от держащей его кости и извлек первый, а за ним и второй бивень, и с помощью двух аскари, едва ковыляющих под их весом, оба бивня торжественно возложили у ног Себастьяна.