Прошел уже месяц, как он покинул штаб-квартиру в Махенге и предпринял свой ежегодный рейд по сбору налога на жилье. Как и обычно, начал он с северной провинции, и экспедиция его сложилась на удивление удачно. Деревянный сундук с нарисованным на крышке грозным черным орлом с каждым новым днем путешествия становился все тяжелее. Герман тешил себя тем, что подсчитывал, сколько ему еще понадобится лет службы в Африке, чтобы можно было уйти в отставку, вернуться домой в город Плауэн и поселиться в собственном поместье, которое он намеревался купить. Еще три таких удачных года, решил он, и ему будет достаточно. Обидно, конечно, что не удалось захватить корабль O’Флинна на реке Руфиджи, – это на целый год приблизило бы день его отъезда. Вспоминая об этом эпизоде, Флейшер испытывал такой прилив злости, что успокаивал себя только тем, что в каждой деревне, куда он являлся с визитом, удваивал налог на жилье. Это всегда вызывало жуткие вопли старейшины деревни, и тогда Герман мигал сержанту, и тот быстренько вытаскивал из седельной сумки веревку.
– О прекрасный, о пышнотелый Самец Слона, – торопливо проговорил старейшина очередной деревни, который мгновенно отрешился от прежних мыслей. – Если ты подождешь хотя бы немного, я принесу тебе деньги. У нас найдется новая хижина, в ней еще нет ни блох, ни вшей, там ты сможешь дать покой своему красивому телу, а я пришлю к тебе юную девушку, а с ней и пива, чтобы ты утолил свою жажду.
– Хорошо, – согласился Герман. – А пока я отдыхаю, мои аскари побудут с тобой.
Он кивнул сержанту, чтобы тот связал старейшину, а сам заковылял в отведенную ему хижину.
Старейшина послал двоих своих сыновей в лес, чтобы те копали под неким деревом, и через час они со скорбными лицами вернулись, притащив с собой тяжелый кожаный мешок.
Герман Флейшер с довольным видом написал официальную расписку в получении суммы, составляющей девяносто процентов содержимого мешка – себе он оставил только десять процентов комиссионного сбора, – и старейшина, который по-немецки, разумеется, читать не умел, с благодарностью принял ее: у него словно гора свалилась с плеч.
– Я останусь в вашей деревне на ночь, – объявил ему Герман. – Готовить еду пришли мне ту же девчонку.
Гонец с юга прибыл ночью и обеспокоил Германа Флейшера в самый неподходящий момент. Но новость, что он принес, обеспокоила его еще больше. Выслушав описание нового германского комиссара, исполнявшего работу Германа в южной провинции и между делом стрелявшего дичь, он сразу узнал того юного англичанина, которого в последний раз видел на палубе каботажного судна в дельте реки Руфиджи.
Оставив основную часть своей свиты, включая носильщиков сундука с собранным налогом, и приказав следовать за ним с максимальной скоростью, уже в полночь Герман влез на своего белого ослика и, взяв с собой только десятерых аскари, двинулся на разведку.
Через пять ночей, в час предрассветной тишины, когда Герман стоял лагерем на берегу реки Рувума, его разбудил сержант.
– В чем дело? – сердито спросил его усталый Герман, потом сел и приподнял край противомоскитной сетки.
– Мы слышали выстрел. Но только один.
– Где? – спросил мгновенно отбросивший сон Герман и потянулся к обуви.
– С юга, со стороны деревни М’топо на Рувуме.
Полностью одевшись, Флейшер тревожно ждал и, навострив уши, прислушивался к каждому звуку тихой африканской ночи.
– Ты точно уверен… – начал было он, повернувшись к сержанту, но закончить вопрос не успел.
Едва слышно, но совершенно безошибочно до их ушей донеслось «паф, паф, паф» далекой винтовки, потом пауза и еще один выстрел.
– Сворачивать лагерь! – взревел комиссар. – Раш! Ну ты, черная нехристь! Раш!
Когда они добрались до деревни М’топо, солнце стояло уже высоко. Они подошли к ней сквозь высокие заросли проса, скрывавшие их приближение. Герман Флейшер не сразу поставил своих аскари в цепь, чтобы сомкнуть кольцо вокруг группы хижин, но, достигнув внешней границы деревни, снова остановился, с изумлением глядя на необычайное действо, которое разыгрывалось на открытой площади деревни.
Тесная кучка полуголых людей, облепившая останки слона, совершенно не ведала о присутствии Флейшера, пока он наконец не набрал полные легкие воздуха и не взревел, покрывая всеобщий шум криков и смеха. В одно мгновение все сборище умолкло, наступила мертвая тишина, и все головы повернулись в сторону комиссара, выпучив на него глаза, полные недоверчивого, изумленного ужаса.
– Бвана Интамбу, – нарушил тишину наконец чей-то тихий голос. – Господин Веревка.
Все они слишком хорошо знали этого человека.
– Что у вас тут… – начал было Герман и вдруг от возмущения разинул рот, заметив в толпе совершенно незнакомого ему черного человека, полностью обмундированного в военную форму аскари. – Эй, ты! – закричал он, вытянув в его сторону палец, но этот человек быстро повернулся, юркнул в толпу и пропал за стеной перемазанных кровью черных тел. – Схватить его! – крикнул Герман и стал нашаривать кобуру пистолета.