Среди другого имущества, валяющегося вокруг костра, Мохаммед нашел толстый моток пенькового каната в дюйм толщиной. Важная штука, Герман Флейшер непременно брал ее с собой в каждую экспедицию. Мохаммед связал ею всех носильщиков вместе на уровне талии, оставив между ними достаточно места для согласованных движений, но так, чтобы они не смогли сбежать поодиночке.
– Зачем ты это делаешь? – поинтересовался Себастьян с набитым ртом.
Он как раз за обе щеки уплетал кровяную колбасу с черным хлебом. Остальные коробки были набиты едой, и Себастьян в данный момент с большим удовольствием завтракал.
– Чтобы не удрали, – ответил Мохаммед.
– Не хочешь ли ты сказать, что мы возьмем их с собой?
– А кто же еще потащит все это? – спокойно ответил вопросом на вопрос Мохаммед.
Через пять дней Себастьян сидел на носу длинной долбленки-каноэ, поместив обугленные подметки своих сапог на сундучок, лежащий на днище лодки. Он с наслаждением лакомился толстым бутербродом с колбасой и луком, на нем было чистое белье и носки, правда на несколько размеров великоватые, а в левой руке сжимал откупоренную бутылку пильзенского пива – все это было любезно предоставлено комиссаром Флейшером.
Гребцы с непринужденным весельем распевали песни, поскольку за перевоз Себастьян заплатил им столько, что они как минимум смогут купить себе еще по одной жене.
Держась поближе к португальскому берегу Рувумы, подгоняемые дружной работой гребцов и течением реки, они за двенадцать часов покрыли расстояние, пройти пешком которое с тяжело нагруженными носильщиками можно было бы дней за пять, не меньше.
Себастьян со своей свитой высадился как раз напротив того места, откуда было недалеко и до деревни М’топо, ну и до Лалапанци оставалось шагать всего десять миль. Они проделали этот переход без остановки и были на месте уже затемно.
Окна бунгало были темны, – видимо, там спали, да и в остальных хижинах тоже спали. Предупредив всех не поднимать шума, Себастьян повел свой изрядно поредевший отряд на переднюю лужайку и на виду поставил сундучок с собранным Флейшером налогом. Он очень гордился своим успехом, и ему хотелось создать соответствующее возвращению домой настроение. Подготовив таким образом сцену, он отправился обратно к веранде, на цыпочках подошел к входной двери с намерением громко в нее постучать и разбудить всех, находящихся в доме.
Однако на веранде стояло кресло, Себастьян в темноте не заметил его, наткнулся и опрокинул. И сам грохнулся. Кресло упало с шумом, винтовка соскользнула с его плеча и громко забрякала о каменные плиты.
Не успел Себастьян вскочить на ноги, как дверь распахнулась и на пороге появился Флинн О’Флинн в ночной рубашке и с двуствольным дробовиком в руках.
– А-а, попался, гаденыш! – взревел он и поднял оружие.
Лежащий Себастьян услышал щелчок предохранителя и с трудом встал на колени.
– Не стреляй! – крикнул он. – Флинн, это я!
Ствол дробовика слегка опустился.
– Кто ты такой? И чего тебе надо?
– Да это же я, Себастьян.
– Бэсси? – проговорил Флинн и неуверенно опустил дробовик. – Этого быть не может. Ну-ка вставай, дай я на тебя посмотрю.
Себастьян с готовностью повиновался.
– Черт меня побери! – выругался изумленный Флинн. – Так это ты! Черт меня побери! А нам сказали, что неделю назад Флейшер схватил тебя в деревне М’топо. И арестовал тебя к чертовой матери!
Протянув руку, он шагнул вперед, чтобы приветствовать Себастьяна.
– У тебя ведь получилось, правда? Молодец, Бэсси, мальчик ты мой.
Но Себастьян не успел пожать протянутую руку Флинна – в дверях показалась Роза, шмыгнула мимо Флинна и едва не сбила Себастьяна с ног. Она бросилась ему на шею, прижалась щекой к его небритой щеке.
– Ты жив! – повторяла она. – Ты вернулся! О, Себастьян, ты жив!
Остро сознавая, что под тоненькой ночной рубашонкой на Розе больше ничего нет и, где бы он ни коснулся ее, пальцы чувствовали едва прикрытую, теплую плоть, Себастьян через ее плечо лишь смотрел на Флинна и смущенно улыбался.
– Извини, – сказал он наконец.
Первые его два поцелуя пролетели мимо: уж больно Роза, вцепившись в него, вертелась. Один получился в ухо, а другой в бровь, но вот третий попал точно в губы.
Когда наконец они оторвались друг от друга – а иначе насмерть задушили бы друг друга в объятиях, – Роза посмотрела ему в глаза.
– Я думала, ты уже мертвый, – прошептала она.
– Ну, будет тебе, мисси, – проворчал Флинн. – Отправляйся в дом и накинь на себя что-нибудь.