Глаз тигра. Не буди дьявола

Тут она немного замялась, бросив быстрый взгляд на бегущих за нянькой людей. Один из солдат догнал старуху и сделал выпад. Штык попал няньке в спину, и от силы удара она пошатнулась. Непроизвольно раскинула в стороны руки, и в какую-то долю секунды Роза увидела торчащий из ее груди кончик штыка.

С кричащей Марией на руках Роза бросилась к поднимающейся в пятидесяти ярдах впереди темной стене леса. Крики девочки сразу привлекли внимание аскари. Один из них призывно закричал, и за ними, высунув языки, кинулась вся свора.

От ужаса все чувства Розы обострились до предела, настолько, что ей казалось: замедлился сам ход времени. Руки оттягивал вес ребенка, каждый шаг тянулся бесконечно долго, словно она брела по пояс воде. Бег затрудняло и длинное платье, стесняющее движение ног, босые ноги то и дело натыкались на камни, а то и острые колючки. Спасительная стена леса почти не приближалась, холодная рука страха сжимала грудь, затрудняя и без того судорожное дыхание.

Краем глаза Роза вдруг заметила крупного мужчину, это был аскари, и он размашистым галопом самца-бабуина мчался ей наперерез, с омерзительно разинутой розовой пастью на фоне блестящей от пота черной рожи.

Роза закричала, метнулась от него прочь. Теперь она бежала параллельно опушке леса, а за спиной о землю стучали ноги преследователей, быстро нагоняя ее, слышались их возбужденные голоса.

Чья-то рука схватила ее за плечо, она попыталась вывернуться, и под жесткими пальцами затрещала материя ее ночной рубашки.

Ослепленная ужасом, спотыкаясь, Роза понуро пошла обратно, сделав с десяток шагов к своему пылающему дому. Мощные волны жара опаляли ее лицо, а также и тело сквозь тоненькую ткань рубашки – и вдруг на нижнюю часть спины ее обрушился приклад винтовки, и острая боль парализовала ей ноги. Не выпуская из рук Марии, она рухнула на колени.

Они окружили ее частоколом человеческих тел, пожирая обезумевшими от чужой крови глазами.

Самый высокий из них, тот, кто повалил ее ударом приклада, наклонился и, не успела Роза понять, что он собирается сделать, выхватил у нее Марию и снова отступил назад.

Смеясь, он ухватил девочку за лодыжки и стал раскачивать ее головкой вниз, и ее крохотное личико налилось кровью и покраснело в свете горящего дома.

– Нет, прошу вас, не надо! – закричала Роза и, превозмогая боль, поползла к этому человеку. – Отдайте мне ее… Это мой ребенок. Прошу вас, отдайте мне мою девочку, – умоляла она, протягивая к нему руки.

Аскари же продолжал дразнить ее, раскачивая перед ней девочку и медленно отступая, а Роза все ползла за ним вслед. Остальные толпились вокруг, толкая друг друга, чтобы лучше видеть, заливисто ржали, как лошади, с похотливой радостью глядя на нее, кривляясь черными, как эбонит, блестящими от пота, возбужденными лицами.

И вдруг этот аскари с диким криком взметнул Марию вверх, раскрутил ее над головой, развернулся лицом к дому и изо всей силы швырнул на горящую крышу.

С легкостью тряпичной куклы крохотное тельце взлетело в воздух, трепеща на ветру ночной рубашонкой, ударилось о крышу, раскидывая ручки и ножки, покатилось вниз по скату – рубашонку мгновенно подхватило пламя – и попало как раз на прогоревший участок крыши. И тут же исчезло, словно девочку засосал пылающий рот какого-то страшного чудища, отрыгнув яркий сноп искр. В этот момент Роза в последний раз услышала голос своего ребенка. Этот крик навсегда врезался в ее память.

На секунду стоящие вокруг люди умолкли, потом по ним прошел, словно ветер в кронах деревьев, то ли вздох, то ли стон.

Продолжая стоять на коленях лицом к пылающему, превратившемуся в погребальный костер зданию, Роза сгорбилась, обмякла и закрыла руками лицо, словно погрузилась в молитву.

Громила, швырнувший ребенка в огонь, схватил лежащую у его ног винтовку и шагнул к ней. Вскинул ее штыком вниз у Розы над головой, как гарпунер вскидывает свой гарпун, и направил штык в основание шеи, туда, где растрепанные волосы обнажили ее бледное тело.

Но в тот самый момент, когда аскари занес над Розой штык и примерился, ему в затылок выстрелил из пистолета Герман Флейшер.

– Бешеный пес! – крикнул он над его трупом. – Я велел тебе брать их живыми!

Тяжело дыша, как от приступа астмы – чтобы помешать убийству, ему пришлось пробежаться, – он повернулся к Розе.

– Приношу свои извинения, фрейлейн, – сказал он по-немецки, хотя Роза по-немецки не понимала ни слова, и с тяжелой учтивостью снял мягкую шляпу. – С женщинами и детьми мы не воюем.

Но она так и не подняла к нему головы. Прижав ладони к лицу, она тихонько плакала.

39

– Что-то рановато в этом году для лесного пожара, – пробормотал Флинн.

Он сидел, держа в ладонях эмалированную кружку, и дул на пар, вьющийся над горячим кофе. Его одеяло сползло ему до пояса.

Напротив, с противоположной стороны костра, сидел Себастьян на своем скомканном ложе и тоже студил предрассветный кофе. Услышав слова Флинна, он оторвался от своего занятия, поднял голову и посмотрел в сторону окутанного мраком юга.