В состоянии полного умственного раздрая, вызванного, видно, избытком адреналина в крови, Герман Флейшер бродил по своей полностью разграбленной резиденции. Всякий раз обнаруживая новое бесчинство и поругание, он щурился, и дыхание его учащалось. Но прежде всего нужно было взломать дверь тюрьмы и освободить своих плененных воинов-аскари. Когда они через дыру в стене вышли на волю, он коротко приказал сержанту в качестве наказания за их полную воинскую несостоятельность выдать каждому по двадцать ударов кибоко[36]
. Сам стоял рядом, смотрел, слушал смачные удары кнута по обнаженным спинам и пронзительные вопли наказуемых, и это зрелище немного его утешило.Впрочем, успокаивающее действие телесных наказаний сразу испарилось, как только он вступил на кухонную территорию своего хозяйства и обнаружил, что кладовая, где он так усердно собирал и тщательно хранил продукты питания, теперь совершенно пуста. Это открытие едва окончательно не сломило его дух. Флейшер уныло вспомнил былое изобилие, рот его наполнился слюной, и ему стало так жалко самого себя, что обвислые щеки мелко затряслись. Чтобы только восстановить запасы колбасы, понадобится не менее месяца, а уж о сырах, доставляемых ему из отечества, и говорить нечего.
Из кладовой он прошел в свой кабинет, и здесь тоже его ждал сюрприз, рожденный утонченным чувством юмора Флинна. У Германа чувство юмора с авторским не совпадало.
– Вот свинья, британский выродок… – уныло пробормотал он, и темная волна отчаяния и страшной усталости навалилась на него.
Комиссар понял, что сейчас бессмысленно бросаться в погоню за налетчиками. Они уже дня два как в пути, надежды догнать их до того, как они доберутся до Рувумы, никакой. Вот если бы губернатор Шее, который умеет только критиковать его, позволил ему со своими бойцами-аскари как-нибудь ночью переправиться через реку и нагрянуть с визитом в Лалапанци… К утру там не осталось бы ни единой души, которая могла бы пожаловаться португальскому правительству на нарушение суверенитета.
Герман тяжко вздохнул. Он очень устал, душевное состояние было подавленное. Надо пойти и прилечь, хоть немного отдохнуть, а уж потом проследить, как идет уборка территории штаб-квартиры. Спальня пока для отдыха непригодна, поэтому на ночь он расположился на открытой веранде. Спал комиссар беспокойно, ему снилась бесконечная равнина, по которой он преследует Флинна О’Флинна, но тщетно, расстояние между ними не сокращалось, а над его головой в небе кружили две огромные птицы, одна с грозным лицом губернатора Шее, а другая с бандитским лицом юного англичанина, и через равные промежутки времени обе птицы сбрасывали на него свой помет. После недавних дневных испытаний его обонятельные галлюцинации, столь органично дополняющие сновидение, казались потрясающе реалистичными.
Флейшера деликатно разбудил один из домашних слуг, Герман с трудом принял сидячее положение – глаза болели, во рту был очень неприятный привкус.
– В чем дело?! – прорычал он.
– Из Додомы пришел посыльный, он принес пакет с красной печатью бваны мкубы.
Герман застонал. Конверт с печатью губернатора Шее обычно не сулил ему ничего хорошего. Но не мог же он так скоро узнать о последней проделке Флинна О’Флинна!
– Принеси кофе!
– Господин, кофе у нас нет. Все похитили, – ответил тот, и Герман снова застонал:
– Ну хорошо. Приведи посыльного.
Придется терпеть эту мучительную головомойку от губернатора Шее без укрепляющей терапии чашечки кофе. Он сломал печать и начал читать: