Глаз тигра. Не буди дьявола

– Сунь свои вещи туда, Бэсси, и хватит мне тут распоряжаться… Ты же знаешь, это только сбивает их с толку.

– Куда это – туда? Почем я знаю, куда именно… скажи лучше этому португашке, пусть придет и покажет. Я не знаю его языка.

– В переднюю кабину, это кабина наблюдателя.

– Скажи этому чертову португашке, пусть топает сюда, – уперся рогом Себастьян. – Скажи, чтоб оставил Розу в покое и шел сюда.

Роза встала и пошла вслед за пилотом к аэроплану. Когда она слушала, как он отдает приказы на португальском, с лица ее не сходило выражение трепетного уважения, и это приводило Себастьяна в бешенство. Наконец ритуал подготовки к полету и запуска мотора аэроплана был завершен, машина, стрекоча мотором, дрожала от нетерпения, и пилот из кабины повелительно махнул рукой Себастьяну, приглашая занять свое место.

Но Себастьян сначала подошел к Розе и властно ее обнял.

– Ты меня любишь? – спросил он.

– Что?! – прокричала она, не расслышав за грохотом двигателя его слов.

– Ты меня любишь?! – заорал он ей в ухо.

– Конечно, люблю, дурачок! – крикнула она в ответ и, глядя ему в глаза, улыбнулась, а потом поднялась на цыпочки и подарила Себастьяну долгий поцелуй, и в ушах обоих завывал ветер, поднятый работающим пропеллером. В объятии Розы чувствовалась искренняя страсть, которой не было уже несколько месяцев, и Себастьян ломал голову, в какой степени на это могли повлиять некоторые сторонние факторы.

– Успеешь наобниматься, когда вернешься! – крикнул Флинн и, вырвав Себастьяна из объятий Розы, подтолкнул его к кабине.

Машина рванула вперед, Себастьян отчаянно вцепился в края кабины и оглянулся назад. Роза улыбалась и махала рукой, и он не был уверен, предназначена ли ее улыбка ему или этой башке в шлеме, торчащей из кабины у него за спиной, но ревность его быстренько была подавлена первобытным инстинктом выживания.

Обеими руками вцепившись в края кабины, поджав даже пальцы ног в ботинках, Себастьян во все глаза глядел вперед.

Песчаный берег под фюзеляжем превратился в размытое белое пятно, с одной стороны мимо неслись пальмы, с другой – море, ветер хлестал по лицу так, что из глаз по щекам растекались слезы, машину немилосердно трясло и подбрасывало, она вдруг подпрыгнула, и снова ударилась о землю, и снова подпрыгнула, и наконец они взлетели. По мере набора высоты земля уходила все ниже, а душа Себастьяна воспаряла вместе с аэропланом. Его страхи и дурные предчувствия растаяли и куда-то пропали.

Себастьян наконец-то вспомнил, что на глаза надо надвинуть летные очки, они защитят от жгучего ветра, и едва он взглянул сквозь них на мир божий, он показался ему таким маленьким и таким умиротворенным.

Он снова обернулся и через плечо посмотрел на пилота, и странное, удивительное ощущение собственного бессмертия, которое, по всему, разделял с ним и этот португалец, вознесло его так высоко над мелочными человеческими страстишками, что он улыбнулся летчику, и тот ответил ему понимающей улыбкой.

Пилот протянул руку в сторону правого крыла, и Себастьян повернул туда голову. Далеко-далеко над зыбкой морской поверхностью клубились облака грозового фронта, а под ними виднелись серые очертания крохотного британского крейсера «Ренонс», оставляющего за кормой пепельно-белую, расходящуюся веером кильватерную струю.

Он кивнул и снова улыбнулся своему спутнику. Пилот еще раз указал рукой, на этот раз вперед.

Далеко в голубой туманной дымке, словно небрежно положенные, плохо пригнанные детали составной картинки-загадки, между океаном и материком виднелись острова дельты реки Руфиджи.

Сидя в открытой кабине на шатком сиденье, Себастьян порылся в лежащем у его ног вещмешке и достал бинокль, карандаш и планшетку с картой.

60

Стояла жара. Такая влажная, что чесалось все тело. Даже в тени, под украшенной фестончиками маскировочной сеткой палубы «Блюхера», обдавало горячими, липкими волнами густого болотного воздуха. Сочащаяся изо всех пор влага стекала по блестящим телам полуголых людей, надрывающихся от тяжкой работы на носовой палубе, но это не приносило облегчения, поскольку воздух и так был слишком насыщен влагой, в таком воздухе жидкость не испаряется. Люди двигались, как сомнамбулы, с медленным, механичным упорством, опутывая толстый стальной лист стропами под высоким рычагом крана.

Не помогал даже поток непристойных ругательств, слетающих с губ Лохткампера, заместителя капитана по инженерной части, слова отскакивали от них, как от стенки горох. Он трудился наравне с ними, голый по пояс, как и они, и татуировки на его предплечьях и на груди вздымались и опадали вместе с перекатывающимися волнами его мышц.

– Перекур, – прохрипел наконец Лохткампер.

Люди стали выпрямляться, громко дыша тяжелым воздухом, потирая ноющие спины и с неподдельной злобой глядя на ненавистный стальной лист.

– Капитан, – произнес Лохткампер, только сейчас заметивший фон Кляйна.

Тот стоял напротив переднего башенного орудия, высокий, в белоснежной морской форме, светлая борода его наполовину закрывала серебряный, покрытый черной эмалью боевой крест на груди. Лохткампер подошел к командиру.