Глаза Гейзенберга

Инспектор похолодел. Он съежился в кресле, мысли заметались. Фраффин будто указывал на него, говоря: «Вот ты, болван, и попался! Запутался в моих сетях, тебе не уйти!»

Эмпатеатр накрыла гробовая тишина; казалось, никто не дышал. Все взоры устремились на центр сцены.

– Позвольте вам напомнить, – вкрадчиво произнес Фраффин. – Наша задача – действовать исподволь.

И снова посмотрел на Келексела. «Вот ты и испугался, – подумал он. – А страх возбуждает. И ты уже заприметил дочку жертвы – женскую особь, перед которой не устоит ни один хем. Небольшая, грациозная, глаза – изумруды. Как же хемы падки на зеленое! Она похожа на других существ, которых хемы используют для удовольствий, и непременно вызовет физическое влечение. Ха-ха, Келексел. Скоро ты попросишь разрешения поближе изучить аборигенов – и мы тебе разрешим».

– Вы недостаточно учитываете психологию зрителя, – продолжил вслух Фраффин – голосом, который вдруг сделался ледяным.

По эмпатеатру прокатилось волнение.

– Нельзя с ходу пугать зрителя до смерти. Лишь намекните ему, что ужас притаился за углом. Не действуйте оголтело. Пусть насладится – полюбуется на жестокость, позабавится смертью. Зритель не должен понимать, что сам подвергается манипуляции. Тут все гораздо глубже, чем поверхностные интриги для собственного развлечения.

Из слов Фраффина сочилась недосказанность. Угроза. Вокруг Келексела накалялись страсти, в которых он не мог разобраться.

«Надо будет на досуге поближе изучить этих аборигенов, – подумал он. – Возможно, ключ к разгадке в них».

Идея словно открыла дверь соблазну, и на Келексела нахлынули мысли о женщине из последнего сюжета. Какое экзотичное имя – Рут. Рыжеволосая Рут. В ней было что-то от саби – существ, известных своим умением доставлять хемам эротическое наслаждение. Инспектор однажды владел одной такой саби. Только та слишком быстро увяла. Типичный недостаток смертных на фоне бесконечной жизни хемов.

«Неплохо бы изучить эту Рут поближе, – прикидывал Келексел. – Людям Фраффина ничего не стоит доставить ее сюда».

– Исподволь, – продолжал тем временем режиссер. – Публику надо держать в легком неведении. Считайте наши сюжеты танцем, забавным отражением настоящей жизни, эдакой сказкой для хемов. Всем вам известна цель этой истории. Так и подводите к ней не в лоб, а исподволь.

Эффектным театральным жестом Фраффин запахнул мантию, повернулся к залу спиной и с достоинством покинул сцену.

«У меня отлично вышколенная команда, – напомнил себе режиссер. – Сделают все с филигранной точностью. Снимем этот забавный сюжетик, и его можно будет продавать отдельно как образчик артистического мастерства. Впрочем, достаточно и того, что мы обведем вокруг пальца этого инспектора – немного страсти, немного страха – и запишем каждый его шаг на пленку. Каждый шаг. Этот Келексел поддается манипуляции не хуже местных дикарей».

Минуя служебный проход за сценой, Фраффин запрыгнул в голубую трубу, ведущую вдоль корабельных складов прямиком в его каюту. Силовое поле подхватило его и понесло с такой скоростью, что проекции люков по сторонам слились в одну сплошную размытую полосу.

«Даже немного жаль его, дурака, – думал Фраффин. – Поначалу инспектора явно покоробила идея насильственной смерти, однако стоило ему показать бытовую драму аборигенов, как он тут же увлекся сюжетом. Странно – мы так сопереживаем жертвам насилия, будто сами сталкивались с ним в прошлом».

Подкожная броня непроизвольно сжалась под напором беспорядочных зыбких воспоминаний. Фраффин содрогнулся и притормозил перед люком в свою каюту. Его вдруг ужаснуло сознание нескончаемости собственной истории. Казалось, он стоит на пороге пугающих открытий, будто из темноты вечности на него вот-вот выпрыгнет жуткое понимание того, о чем он не смел и подумать.

Страх привел Фраффина в ярость. Захотелось ударить с размаху в эту вечность, заткнуть сеющие смуту голоса. Стараясь побороть панику, режиссер подумал: «Бессмертным необходим регулярный наркоз для усыпления совести».

Мысль была настолько неожиданной, что страх рассеялся. Фраффин шагнул в серебристый уют своего кабинета, недоумевая, как такое могло прийти ему в голову.

7

Терлоу сидел за рулем своей машины и курил трубку. Поляризованные очки лежали на сидении рядом. Взгляд доктора был устремлен в вечернее небо через поблескивающие на стекле капли дождя. Глаза болели, стекающие по стеклу капли расплывались, напоминая слезы.

Старенький двухместный фургон давно пора было заменить, но Терлоу никак не мог перестать копить на дом… Привычка откладывать деньги появилась в ту пору, когда он думал жениться. Теперь же доктор суеверно цеплялся за нее, теша себя надеждой, что прошедший год еще можно будет как-то стереть из жизни.

«Зачем Рут меня вызвала? – гадал он. – И почему сюда, где мы встречались раньше? К чему такая секретность?»