Глаза Гейзенберга

Все остальное порядком действовало на нервы – производственные шумы, стук клавиш, профессиональный жаргон: «Сократи вводную часть и дай крупным планом… как только включат свет, упор на обоняние… вначале поменьше бриза… усиливаем реакцию жертвы и сразу меняем кадр…»

Вот уже два дня Келексел, получив разрешение, наблюдал за работой персонала кинокорабля. И все никак не мог привыкнуть к звукам и голосам в аудитории. До этого он лишь бывал в эмпатеатрах, где показывали законченные сюжеты, и публика сидела, затаив дыхание.

Откуда-то слева донеслось: «Запускай».

Силовые линии пановида исчезли. Зал полностью погрузился в темноту. Кто-то нервно кашлянул, и напряжение передалось всем присутствующим.

В центре сцены забрезжил свет. Келексел заерзал, пытаясь усесться поудобнее.

«Всегда одно и то же начало», – вздохнул он.

Размытое тусклое пятно постепенно обрело очертания уличного фонаря. Из тьмы возникли газон, поворот дорожки и, наконец, часть призрачно-серой стены дома. Темные, примитивно застекленные окна зловеще блеснули, будто чьи-то глаза.

Откуда-то из глубины сцены послышалось прерывистое дыхание и глухой яростный стук.

Застрекотало насекомое.

Реалистичность воспроизводимых пановидом звуков создавала впечатление, будто Келексел сам находился у дома. Для окутанных сенсорной сеткой и соединенных с эмпатическими проекторами зрителей события разыгрывались непосредственно перед ними. Ощущение было сродни Единству хемов. Келексел почувствовал прохладное дуновение ветра, и в нос ударил запах пыли, сдутой с высохшей травы.

По телу поползли мурашки. Со сцены, через сетевые проекторы, на него надвигался ужас. Келексел изо всех сил убеждал себя, что видит постановку, что все происходит не с ним. Просто ему передался страх другого существа, записанный и воспроизводимый сверхчувствительными приборами.

На сцену выбежала женщина в развевающемся зеленом пеньюаре. Она задыхалась на бегу, босые ноги протопали сначала по газону, потом по асфальту. За ней выскочил коренастый круглолицый мужчина с кинжалом в руке – лезвие змеей блеснуло в свете фонаря.

Глаза женщины наполнились ужасом, из груди вырвался крик: «Нет! О боже, нет!»

У Келексела перехватило дыхание. С каждым просмотром он с новой силой переживал сцену убийства, все больше понимая, почему Фраффин занялся этой историей.

Лезвие блеснуло над головой…

– Стоп!

Сеть выключилась, напряжение мгновенно спало, и наступила пустота, будто его столкнули с утеса. Сцена погрузилась во тьму.

Келексел мгновенно узнал голос, раздавшийся где-то внизу справа. Фраффин!.. Инспектора захлестнула ярость. Он с трудом взял себя в руки, однако злость не проходила.

Вспыхнувший свет обнаружил ряды кресел, расходившиеся вверх от сцены. Келексел обвел взглядом присутствующих. От них, как и от опустевшей сцены, по-прежнему исходила необъяснимая угроза. Инспектор привык доверять собственной интуиции и не сомневался: над ним нависла беда. Но какая?

Зрители расположились рядами: стажеры и свободные от дежурства члены экипажа сидели на самом верху, потом шли новички на испытательном сроке и специальные наблюдатели, и у самой сцены – монтажная группа. Каждый хем по отдельности выглядел вполне безобидно, однако Келексел не забыл своего ощущения в темноте – то был единый организм, готовый вот-вот наброситься и не сомневающийся в своем успехе. Эмпатическая связь, объединявшая всех хемов, позволяла безошибочно угадывать их настроения.

В зале вновь воцарилась тишина, все чего-то ждали. Далеко внизу, у самой сцены, несколько голов склонились в неслышной беседе.

«Не чудится ли мне? – засомневался Келексел. – Ведь они наверняка относятся ко мне с подозрением. Тогда почему мне разрешили сидеть тут и наблюдать за их работой?»

Работой над сценой насильственной смерти.

Келексел вновь почувствовал злость на Фраффина за прерывание процесса. Как он смел, пусть даже продолжение известно?.. Келексел тряхнул головой, силясь унять возбуждение, и еще раз огляделся. Персонал походил на пеструю мозаику, разбросанную по огромному залу; цвет формы указывал на должность: пятнистая красная у пилотов, оранжево-черная у съемочной команды, зеленая у сценаристов, желтая у техперсонала и обслуги, фиолетовая у постановщиков и белая у костюмеров. Среди них тут и там чернели Манипуляторы – помощники режиссера, ближайшее окружение Фраффина.

Группа у сцены прекратила обсуждение. От них отделился режиссер; он взобрался на сцену и встал по центру – в зоне наиболее четкого изображения. Он умышленно добивался отождествления с тем, что происходило на том же самом месте за считанные минуты до его появления.

Келексел подался вперед, всматриваясь в режиссера. Невысокий, щуплый, в черной мантии. Копна иссиня-черных волос на серебристой голове, резко очерченный рот с волевой нижней губой. Он отдаленно напоминал суровых лидеров древних и опасных миров, куда не заглядывал никакой другой хем. Индивидуальность Фраффина завораживала.

Его глубоко посаженные глаза оглядели зал и остановились на Келекселе.