Глаза Гейзенберга

«Подумать только – неограниченное число потомков! Так вот что случилось с другими инспекторами!»

Келексел понял, что проиграл.

– Неужели вы допустите, чтобы вашего отпрыска уничтожили? – спросил Фраффин.

Вопрос был излишним. Келексел уже задал его себе и знал ответ. Хем ни за что не пожертвует собственным отпрыском – такой драгоценной редкостью, единственной тонюсенькой ниточкой, связывающей с утерянным прошлым. Он вздохнул.

Вздох возвестил победу – и Фраффин ухмыльнулся.

Келексел никак не отреагировал, занятый своими мыслями. Потентат проиграл режиссеру еще один раунд. Его незаменимая и неоспоримая роль в этой потере с каждой минутой становилась все яснее. Он слепо (так уж и слепо?) шагнул в расставленный для него капкан. Фраффин с легкостью заманил его, как заманивал любого дикаря из этого прекрасного мира.

Сознание того, что придется признать поражение, что нет иного выхода, как ни странно, принесло облегчение. Инспектор испытал не радость, а чувство, противоположное скорби, но настолько же сильное.

«У меня будет неограниченное количество местных самок, – пронеслось в голове. – И все они произведут мне потомство».

На мгновение сознание омрачилось, и Келексел обратился к Фраффину как к сообщнику:

– А если бы Потентат направил сюда женщину-инспектора?

– С ними еще проще, – отозвался режиссер. – Нашим женщинам, лишенным способности производить потомство, однако не лишенным инстинкта, тут вообще раздолье. Они с головой уходят в плотские утехи. Для местных мужчин, похоже, нет запретов. Но еще больше женщин привлекает тут другое – им хватает одного показа естественных родов, чтобы потом смотреть на них до бесконечности! От этих переживаний они испытывают какое-то извращенное удовольствие – мне не понять, но Инвик уверяет, что с этим ничто не сравнится.

Келексел кивнул. Он охотно этому верил. Женщины здесь повязаны не менее крепко. Вместе с тем, натренированный глаз инспектора подмечал движения губ режиссера, морщинки у глаз – маленькие предательские признаки. В них крылось нечто, что Фраффин не желал признавать. Однажды его игра будет проиграна. Вечность – достаточно долгий срок для Потентата, чтобы научиться уму-разуму. Подозрения перерастут в уверенность, и тогда ради разоблачения Фраффина в ход пойдут любые средства.

Мысль опечалила Келексела. Словно неизбежное уже произошло. А отдаленный мирок, где хемы могут позволить себе смертность, – со временем и он канет в небытие. Здесь еще существовал протест хемов против Вечности, здесь ощущались свидетельства того, что каждый хем в глубине души отторгал бессмертность. Но и эти свидетельства будут истреблены.

– Мы подыщем вам собственную планету, – сказал Фраффин и осекся. Не слишком ли он торопит события?

«Келекселу нужно дать время. Пусть свыкнется со своим новым положением. Поначалу он аж ощетинился, а теперь вон встает, вежливо откланивается. Признал свое поражение. Наверняка попросит об омоложении. Оно ему несомненно понадобится, и очень скоро».

16

Келексел лежал на спине, подложив руки под голову, и наблюдал за Рут. Она ходила из угла в угол по комнате, зеленая ткань шуршала, скользя по ее ногам. Теперь она вышагивала так при каждом его визите, если только он не врубал манипулятор на полную мощность.

Он неотрывно следил за ней глазами. Под платьем, подхваченным на талии серебряной цепью с изумрудами, которые переливались в желтом свете комнаты, уже угадывался округлившийся живот. Рут, разумеется, знала, что она в положении, однако, не считая единственной истерики (успешно погашенной манипулятором), больше ни разу об этом не упоминала.

С того памятного разговора с Фраффином минуло всего десять периодов покоя. Тем не менее прошлое, так внезапно оборвавшееся в режиссерской каюте, казалось Келекселу давно забытым сном. «Забавный сюжет» вокруг родителя Рут (который Келексел с каждым просмотром находил все менее забавным) был отснят и завершен. Оставалось лишь подыскать себе подходящую планету на отшибе Вселенной.

Рут продолжала расхаживать по комнате. Ей явно не терпелось сесть за пановид. Она еще ни разу не включала его в присутствии хема, но сегодня постоянно поглядывала в ту сторону. Было очевидно, что пановид безумно ее влечет.

Келексел взглянул на манипулятор – тот походил на огромного металлического паука, распластанного по потолку – и ужаснулся силе настроек эмоционального подавления. Вне всякого сомнения, Рут очень скоро потеряет восприимчивость к его воздействию.

Инспектор вздохнул.

Теперь, когда он узнал, что его питомица – потомок дикарей, кровь которых была перемешана с обитателями кинокорабля, его отношение к ней переменилось. Он все больше думал о ней не как о существе, а как о личности.

Вправе ли он манипулировать личностью? Допустимо это или недопустимо? Ему совестно? Экзотические взгляды обитателей этого мира посеяли в нем сомнения. Рут не была и никогда не будет полноценным хемом. Ее не отбирали в младенчестве, не обрабатывали, не замораживали в бессмертии. Ей не было уготовано место в сети Тиггиво.