Глаза Гейзенберга

– Меня тестировал другой ваш мозгоправ, вы его знаете – Терлоу. Каково его заключение?

В выражении Вейли появилось нечто звериное, хищное.

– Разве Терлоу вам не сообщил?

– Нет. По вам видно, что вы не такой и будете со мной откровенны.

Вейли опустил глаза на свои бумаги, бессознательно водя по ним карандашом. Затем принялся закрашивать кружочки против напечатанных строк.

– У Терлоу нет медицинского образования.

– Ну а все-таки, что показал тест?

Вейли закончил делать пометки и окинул листок оценивающим взглядом.

– Обработка данных займет какое-то время… Впрочем, рискну предположить, что психика у вас как у любого нормального человека.

– Значит, я здоров? – Мерфи затаил дыхание и ждал, не отрывая глаз от стола.

– Не менее, чем я, – заверил Вейли.

Мерфи с шумом выдохнул. Он улыбнулся и искоса посмотрел на карточки.

– Спасибо, док.

Сцена резко погасла.

Келексел встряхнул головой и увидел руку Фраффина на выключателе пановида. Режиссер смотрел на него с победной улыбкой.

– Видали? Еще один, как вы, считает Мерфи нормальным.

– Вы обещали показать мне Терлоу.

– Я так и сделал!

– Не понимаю.

– Вы разве не видели, что этот врачеватель наобум заполнил свои бумаги? Терлоу так делал?

– Нет, но…

– А вы не заметили, как Вейли упивался страхом Мерфи?

– Ну и что, за страхами других наблюдать забавно.

– А как насчет боли, насилия? – спросил Фраффин.

– Тоже, если их правильно преподнести.

Фраффин продолжал с улыбкой смотреть на посетителя.

«Я тоже наслаждаюсь их страхом, – подумал Келексел. – На что намекает этот ненормальный режиссер? Пытается приравнять меня к тем… существам? Да такое любому хему по душе!»

– Знаете, среди местных бытует довольно своеобразное мнение, – сказал Фраффин. – Все, что калечит жизнь – любую жизнь, – болезнь.

– Все зависит от формы жизни, – возразил Келексел. – Ваши аборигены наверняка, не задумываясь, оборвут жизнь… какого-нибудь… червя!

Фраффин молча смотрел на него.

– Что скажете?

Тот же молчаливый взгляд.

Келексел едва сдерживался, чтобы не наброситься на режиссера.

– Это всего лишь мнение, – наконец сказал Фраффин. – Идеи, как и время, для нас игрушка, так ведь?

– Абсурд! – прорычал Келексел.

Он внезапно вспомнил о своей миссии: нейтрализовать угрозу в лице обезумевшего режиссера кинокорабля. Теперь, когда преступник практически сознался в своем преступлении, его ждет как минимум суровый приговор и перевод в другое место. А если преступлений окажется множество – о, тогда!.. Келексел сверлил Фраффина глазами, предвкушая момент разоблачения, праведный гнев, пожизненное изгнание. Пусть Фраффин сгинет в темной пучине вечной скуки! Пусть этот безумец в полной мере прочувствует, что значит «вечность»!

Последняя мысль задержалась в голове инспектора. Он никогда об этом не задумывался. Вечность. Что же это на самом деле значит?

Он силился представить себя в полном одиночестве, в изгнании на веки вечные. Разум отторг мысль, и Келекселу почудилось, что в нем зашевелилось нечто, похожее на жалость к режиссеру.

– Пора, – сказал вдруг Фраффин. – Момент настал.

«Он нарочно провоцирует меня, чтобы я его сдал? – недоумевал инспектор. – Уму непостижимо!»

– Я имею удовольствие сообщить вам, – продолжал режиссер, – что у вас намечается новый отпрыск.

Келексел замер, как громом пораженный. Открыл было рот, но язык не повиновался. Наконец с трудом, охрипшим голосом, инспектор произнес:

– Я не совсем по…

– Разумеется, нелегально, – перебил его Фраффин. – Никаких деликатных процедур, никакого отбора идеальных яйцеклеток из донорского банка Потентата. Ничего привычного.

– О чем вы?..

– О вашей питомице, – отрезал Фраффин. – Вы ее оплодотворили. Она выносит вашего потомка… древним способом, так, как это делалось до порядка, введенного Потентатом.

– Это… невозможно, – еле слышно выдохнул Келексел.

– Еще как возможно, – заверил Фраффин. – Более того, здешняя планета населена одичавшими отпрысками хемов.

Келексел сидел, вбирая в себя зловещую красоту откровения Фраффина, вдыхая смысл его слов, постигая происходящее здесь во всей полноте. Какое простое, изящное преступление! Как только он преодолел преграду в сознании, не позволявшую мыслить в этом направлении, все встало на свои места. Преступление было под стать калибру его создателя, такое, что никакому другому хему не пришло бы в голову. Келексел не мог побороть неуместного восхищения Фраффином.

– Вы уверены, – продолжил режиссер, – что вам стоит лишь донести на меня, и Потентат исправит положение. Обо всем позаботится. Обитатели планеты будут стерилизованы, дабы не мутить чистокровность хемов. Саму планету закроют до лучших времен, пока не найдут ей подобающее применение. Ваш новый отпрыск, полукровка, последует за остальными.

Внезапно в Келекселе восстали давно позабытые инстинкты. Угроза в словах Фраффина разворошила мириады чувств, которые он считал похороненными навеки, о силе и опасности которых он и не подозревал. Странные мысли рвались на свободу, как птицы из клетки. Откуда-то из глубин сознания поднялись дикие, первобытные эмоции.