Глаза Гейзенберга

– Тогда он будет убежден, что ему до последнего удалось сохранить контроль. Для него безумие означает потерю контроля. Осознание, что он не великая, могущественная личность, хозяин своей судьбы.

– Такое, пожалуй, в суде не докажешь, – сказал Бонделли.

– И уж тем более не в нашем городе и не сейчас, – отозвался Терлоу. – Именно это я и пытаюсь втолковать тебе с самого начала. Ты знаком с Вонтманом, моим соседом с южной стороны? У меня во дворе растет ореховое дерево, и одна ветка свисала на его участок. Он всегда собирал с нее орехи, мы на эту тему шутили. Вчера он спилил ту ветку и бросил мне в сад, потому что я свидетельствовал в защиту Мерфи.

– Бред какой-то!

– Нынче бред стал нормой, – покачал головой Терлоу. – В обычных обстоятельствах Вонтман совершенно адекватен. Однако дело Мерфи – преступление на сексуальной почве, и в подсознании людей оно взбудоражило осиное гнездо чувств – вины, страха, стыда, – с которыми они справиться не в силах. Мой сосед – единичное проявление массового психоза, случившегося у всего города.

Терлоу надел очки и в упор посмотрел на зрителей пановида.

– У всего города, – прошептал он.

Рут, точно слепая, протянула руку и выключила пановид. Пока гас свет, Терлоу продолжал на нее смотреть.

«Прощай, Анди, – подумала она. – Милый Анди. Бедный Анди. Я тебя больше никогда не увижу».

Келексел резко развернулся и стремительно пересек комнату. Оттуда он устремил взгляд на Рут, проклиная тот день, когда впервые ее увидел. «Во имя Безмолвия! – сокрушался он. – Почему я ей покорился?»

Слова Терлоу все еще звучали в его ушах: «Величие! Смерть!»

Чем же так притягивали эти смертные, как завладевали мыслями и чувствами, что от них невозможно было отделаться? На Келексела нахлынула дикая, неведомая доселе ярость.

«Да как она смеет приравнивать меня к своему отцу? Как смеет лелеять мысль о своем жалком местном самце, когда у нее есть я?»

До него донеслись всхлипывания Рут. Ее плечи вздрагивали. Он понял, что, вопреки воздействию манипулятора, она плачет, и окончательно рассвирепел.

Медленно повернувшись в кресле пановида, Рут посмотрела на него. Ее лицо было перекошено от горя.

«Живи вечно! – прошипела она. – И пусть твое преступление гложет тебя изо дня в день!»

В ее глазах сверкнула ненависть.

Келексел отшатнулся. «Откуда ей известно о моем преступлении? – пронеслось в уме. И тут же на выручку пришла ярость. – Ее растравил тот иммутант! Я покажу ей, во что хем способен превратить ее любовника!»

Келексел рывком выкрутил рычаг манипулятора под накидкой. Резкий скачок мощности вжал Рут в кресло, ее тело на мгновение напряглось и затем обмякло. Она лишилась чувств.

17

Сердитым размашистым шагом Фраффин вышел на посадочную платформу корабля. По`лы длинного плаща путались между изогнутыми ногами. За линиями защитного поля, напоминающими лапы паука, переливались темно-зеленые глубины моря. Вдоль серого пандуса выстроилась шеренга из десяти флаттеров, готовых отчалить по первому приказу, чтобы проверить состояние «чудесной войнушки» – вдруг ее еще можно спасти. В воздухе висел едкий запах влажного озона, отчего защитные слои кожи Фраффина стянулись, подчиняясь предохранительному рефлексу.

Наверху, на поверхности планеты, его ждали истории, расцветавшие одна за другой в невиданном доселе изобилии. Только если информация о Келекселе – правда… Нет, не может быть. Это не поддается никакой логике.

Фраффин замедлил шаг у диспетчерской, где у желтого «рыбьего глаза» дежурил технический директор Латт. Вид массивной, приземистой фигуры помощника немного успокоил режиссера. Квадратное лицо Латта склонилось над желтым глазом.

Латт был искусным мастером своего дела, и Фраффину вспомнилось высказывание Катона: «Бойтесь владык, чьи рабы искусны». Ах, вот ведь абориген, достойный уважения – Катон Старший. Фраффин вспомнил его карфагенских врагов, двух царей, смотревших с цитадели Бирса вниз на внутреннюю гавань. «Достойная жертва, правильные мысли, лучшие боги – вот что приносит победу». Тоже слова Катона.

Но Катон мертв, его жизнь увязла в бесконечном безвременном водовороте памяти хемов. Он мертв, как и те два царя.

«Информация о Келекселе наверняка ошибочна», – подумал Фраффин.

Один из пилотов подал знак Латту. Тот резко выпрямился. Настороженный взгляд техдиректора мигом лишил режиссера последней надежды на спокойствие.

«Он чем-то напоминает Катона, – подумал Фраффин, останавливаясь в трех шагах от Латта. – То же строение лица. Да, мы оставили по себе слишком заметный след на этой планете».

Фраффину внезапно стало зябко, и он плотнее закутался в плащ.

– Достопочтенный режиссер, – поклонился Латт.

«Ишь какой обходительный!» – подумал Фраффин и сказал:

– Я только что получил тревожное уведомление касательно инспектора.

– Какого инспектора?

– Келексела, болван!

Латт провел языком по губам. Взгляд метнулся по сторонам, затем остановился на Фраффине.

– Он… он сказал, что имеет от вас разрешение… с ним в капсуле была аборигенка… она… В чем дело?