Понимание обрушивается на Клеменс, как лавина.
– Это Персиваль, – шепчет она и тут же, спохватившись, зажимает себе рот обеими руками – провинившаяся маленькая девочка, которой не следует выдавать секретов. Произнесенные вслух, они в итоге оказываются правдой. Не лучше ли держать их за зубами, малышка Клеменс?
– Тебе не следует здесь… – вяло шепчет Бен заплетающимся языком. – Теодор?
Клеменс смотрит на равнодушный циферблат больничных часов на стене напротив, белых, с тонкими черными зарубками римских цифр по ободку. Теодора нет больше часа.
– Все будет…
Она не успевает договорить – дверь в палату отворяется со скрипом, что распарывает опустившуюся на них хрупкую тишину, и к ним заглядывает врач.
– Мисс Карлайл? Там вас разыскивают.
Бена, снова впавшего в полудрему, Клеменс покидает с неспокойной душой и спешит за врачом по длинному бесцветному коридору в приемную. Она срывается на нервный шаг через каждые три спокойных, замирает, делает вдох-выдох, идет дальше. «Если это отец, – думает Клеменс, – то я сейчас же пошлю его обратно домой. Ничего не случилось, все в порядке. Ничего не случилось, все в порядке. Все будет…»
Но когда Клеменс заворачивает в холл приемной и видит перед стойкой регистрации женщину, то понимает: что-то все же случилось.
– Миссис Давернпорт? – хмурится Клеменс. – Что вы здесь делаете?
Элоиза поднимает на нее холодный надменный взгляд и вздыхает.
– Твоя мама попросила забрать тебя, – произносит она. – Идем.
Клеменс не двигается с места, и тогда женщина, усмехнувшись, достает из своей маленькой сумочки телефон. Демонстративно включает его, набирает неизвестный номер отполированным ногтем – характерные гудки дробятся на глухое эхо в полупустом больничном вестибюле.
– Идем, – повторяет Элоиза с нажимом. – Или ты хочешь, чтобы я позвонила ей?
Боковым зрением Клеменс видит, как минутная стрелка настенных часов, круглых, крупных, соскальзывает на цифру двенадцать. Часы над стойкой регистрации отбивают полночь.
– Я не могу.
Она качает головой и шагает спиной к проходу, обратно в коридор, под неяркий свет длинных ксеноновых ламп. Те мигают с характерным треском, и Клеменс вдруг видит себя героиней триллера. Теперь Элоиза кажется ей злодейкой с ножом в сумочке вместо помады.
Она бы усмехнулась таким абсурдным мыслям, вот только миссис Давернпорт в самом деле смотрит на нее враждебно, с плохо скрываемой злостью, будто видит в Клеменс препятствие на пути к своей неведомой цели.
– Как там поживает мистер Паттерсон? – внезапно интересуется Элоиза. – Сильно ему досталось, не так ли?
Клеменс не отвечает и ждет, когда перед ней размотается весь этот клубок из внезапных встреч, которых за сегодняшний день набралось слишком много. Что она упускает из виду? Куда все ведет?
– Идем со мной, – четко выговаривает теряющая терпение Элоиза. – Ты же не хочешь, чтобы к мистеру Паттерсону пришли снова? На этот раз бедняга не отделается простым переломом.
– Я никуда с вами… – Клеменс запинается, перестает дышать и вся обмирает.
Вдруг, сразу и без предупреждения, ей все становится ясно, как день: она видит всю картинку целиком, даже недостающие ее детали, видит, какое место в этом водовороте событий последних дней, чертовски неправильных, вопиющих и жестоких, занимает
– Вы от него… – неверяще выдыхает Клеменс и давится каждым словом.
Элоиза Давернпорт даже не думает подтверждать ее опасения – только морщит лоб, кривит накрашенные темно-алой помадой губы, нетерпеливо цокает.
– Идем же, девчонка. У нас с тобой не так-то много времени на разговоры.
«Советую разорвать с ним все связи, – горестно думает Клеменс и, обернувшись через плечо, бросает взгляд в конец коридора. – Прости, Бен».
В итоге она плетется следом за разозленной Элоизой – ее шаркающие медленные шаги вторят резкому стуку каблуков женщины – и даже не удивляется, когда видит перед въездом на территорию госпиталя красный «Ситроен».
– Проще было ее похитить, – сообщает Элоиза водителю, глядя в тонированное темное окно автомобиля. Отходит в сторону, открывает дверь пассажирского сидения. Оборачивается к застывшей позади Клеменс. – Прошу,